склеивания фарфора, алмазы для резания стекла, турецкий мед, воздушные шары и ткани для костюмов. Холодный синий свет и острый запах карбидных ламп. Гадалки, астрологи, ларьки с пряниками, качели-лодочки, павильоны с аттракционами. И наконец, оглушительная музыка, пестрота и блеск – освещенные, как дворец, вертящиеся башни карусели.
– Вперед, ребята! – С растрепавшимися на ветру волосами Ленц ринулся к американским горкам – здесь был самый большой оркестр. Из позолоченных ниш, по шесть из каждой, выходили фанфаристы. Размахивая фанфарами, прижатыми к губам, они оглашали воздух пронзительными звуками, поворачивались во все стороны и исчезали. Это было грандиозно.
Мы уселись в большую гондолу с головой лебедя и понеслись вверх и вниз. Мир искрился и скользил, он наклонялся и проваливался в черный туннель, сквозь который мы мчались под барабанный бой, чтобы тут же вынырнуть наверх, где нас встречали звуки фанфар и блеск огней.
– Дальше! – Готтфрид устремился к «летающей карусели» с дирижаблями и самолетами. Мы забрались в цеппелин и сделали три круга.
Слегка задыхаясь, мы снова очутились на земле.
– А теперь на чертово колесо! – заявил Ленц.
Это был большой и гладкий круг, который вращался с нарастающей скоростью. Надо было удержаться на нем. На круг встало человек двадцать. Среди них был Готтфрид. Как сумасшедший, он выделывал немыслимые выкрутасы ногами, и зрители аплодировали ему. Всех остальных уже снесло, а он оставался на кругу вдвоем с какой-то кухаркой. У нее был зад как у ломовой лошади. Когда круг завертелся совсем быстро, хитрая кухарка уселась поплотнее на самой середине, а Готтфрид продолжал носиться вокруг нее. В конце концов последний романтик выбился из сил; он повалился в объятия кухарки, и оба кубарем слетели с круга. Он вернулся к нам, ведя свою партнершу под руку и называя ее запросто Линой. Лина смущенно улыбалась. Ленц спросил, желает ли она выпить чего-нибудь.
Лина заявила, что пиво хорошо утоляет жажду. Оба скрылись в палатке.
– А мы?.. Куда мы пойдем сейчас? – спросила Патриция Хольман. Ее глаза блестели.
– В лабиринт привидений, – сказал я, указывая на большой тент.
Путь через лабиринт был полон неожиданностей. Едва мы сделали несколько шагов, как под нами зашатался пол, чьи-то руки ощупывали нас в темноте, из-за углов высовывались страшные рожи, завывали привидения; мы смеялись, но вдруг Патриция отпрянула назад, испугавшись черепа, освещенного зеленым светом. На мгновение я обнял ее, почувствовал ее дыхание, шелковистые волосы коснулись моих губ – но через секунду она снова рассмеялась, и я отпустил ее.
Я отпустил ее; но что-то во мне не могло расстаться с ней. Мы давно уже вышли из лабиринта, но я все еще ощущал ее плечо, мягкие волосы, кожу, пахнущую персиком… Я старался не смотреть на нее. Она сразу стала для меня другой.
Ленц уже ждал нас. Он был один.
– Где Лина? – спросил я.
– Накачивается пивом, – ответил он и кивнул головой на палатку в сельском стиле. – С каким-то кузнецом.
–
