там, где ему положено быть по расчётам, которые, в свою очередь, обладают погрешностью, то последствия могут быть весьма печальными. Собственно, в нашем случае такой сценарий частично реализовался. Когда после взрыва огромное облако, выброшенное горой, под влиянием изменившейся погоды повернуло не на север, как все ожидали, а на юго-запад, и через неделю выпало радиоактивными дождями где-то в Норвегии, нота норвежского посольства легла на стол МИД буквально на следующий день. Правда, тогда мы ещё умели договариваться с соседями по-хорошему.
Неприятности на этом не закончились. Едва вернувшись в наш вагончик, мы оказались опять в ГТТ по дороге на склон горы, где проходили испытания. Нас всячески уверяли, что радиационный фон в норме, но на просьбу выдать радиометры что-то хмыкнули и дали пару, один из которых не работал. Приехав к месту назначения, мы разбрелись, увешанные приборами, как обычно. Не прошел я и нескольких сотен метров, как наткнулся на большую щель в породе, из которой несло сероводородом, что из твоего привокзального сортира. Один из радиометров у нас был с собой. Мы в легком оцепенении посмотрели на его экран. Прибор зашкалило. Я развернулся и увел с собой всю группу, посадил всех в ГТТ и заявил водиле, что мы едем домой. Дома в вагончике я поднял настоящий мятеж, который закончился массовыми увольнениями и отсылкой домой. Прежде всего, меня как зачинщика. Но мне было плевать. Я не хотел проверять на себе рассказы геологов, которые ездят сюда по десятку лет и хоть бы что. Так закончилась моя северная эпопея.
Своеобразная атмосфера таких мест, немногочисленность и специфичность людей, живущих или просто оказавшихся там, порождают целую культуру – со своими правилами, понятиями о добре и зле, своим кодексом чести. В простоте, вызванной скудостью окружающего, как и в природе тех мест, есть глубина и тонкость, красота и правильность. И хотя я собственными глазами видел, как один из местных солдат пытался вбить отвертку в глаз другому, напрочь игнорируя приказы офицера, я понимаю тех, кто каждый год не мыслит себе другого пути на лето, кроме как в Заполярье. А зимой мается в городе и ворочается ночью, когда снится ему грохот льда и вой ветра в мире, на сотни парсеков отдаленном от цивилизации со всеми её прелестями и удобствами.
Горбушка
В 1981 году я переехал жить в Москву. Мама уже работала в Монголии, и в моем распоряжении оказалась наша, чудесным образом выменянная на равноценную квартиру в Ленинграде, двушка на привычном третьем этаже блочной хрущевской пятиэтажки между станциями метро «Перово» и «Новогиреево». Я прожил там десять лет, там у меня родился первый ребенок, там прошел весь мой ранний рок-н-ролльный экпириенс.
Я перевелся с физтеховской кафедры при ЛЭТИ. В Питере не было и нет учебного Физтеха, только научно-исследовательский институт им. Иоффе, которым тогда руководил академик Жорес Иванович Алферов. Он же был завкафедрой, на которую я поступил, побывав в их зимнем лагере. Проучившись там год, я перевелся в столицу. Я хотел в
