листья. Короб первый»Любовь – живое поглощение друг друга —
Обмен – слияние – души – и тела – с небом —
Измена – исцеленье – странным кругом —
Точно – в семью – огонь любви вдохнула дева!
Медитация 357
«Да, я коварен, как Цезарь Борджиа: и про друзей своих черт знает что говорю. Люблю эту черную измену, в которой блестят глаза демонов. Но ужасно неприятно, что моя квартирная хозяйка распространяет по лестнице сплетню, будто я живу с горничной, – и дворники «так запанибрата» смотрят на меня, как будто я уже и не барин. Я барин. И хочу, чтобы меня уважали как барина. До «Ницшеанской свободы» можно дойти, только «пройдя через барина». А как же я «пройду через барина», когда мне долгов не платят, по лестнице говорят гадости, и даже на улице кто-то заехал в рыло, т. е. попал мне в лицо, и, когда я хотел позвать городового, спьяна закричал:
– Презренный, ты не знаешь новой морали, по которой давать
ближнему в ухо не только не порочно, но даже добродетельно.
Я понимаю, что это так, если я даю. Но когда мне дают?..»
(тоже философия).
Люблю измену – глаза демонов горят —
Но только больно – когда все не уважают —
И создают здесь – на земле безумный ад —
Точно – расплату – за живое чувство рая!
Медитация 358
«Национальность для каждой нации есть рок ее, судьба ее; может
быть даже и черная. Судьба в ее силе.
«От Судьбы не уйдешь»: и из «оков народа» тоже не уйдешь.»
От судьбы – как от народа не уйдешь —
Национальность – рок – в безумной силе —
И даже – обретенная ей ложь —
Найдет тебя – уже уснувшего в могиле!
Комментарий: Эти мысли Василия Розанова являются поистине пророческими. С великой печалью и скорбью, и ужасом встретив Октябрьскую революцию как трагедию всего русского народа, он же стал ее жертвой, ибо умер от душевных переживаний, потрясений, болезни и голода в Сергиевом Посаде 5 февраля 1919 года.
Медитация 359
«– Барин, какой вы жестокий.
– А что, няня?..
– Да вы заснули. «Боже! Боже! Заснул!!!»
А Шперк все тем же музыкальным, вникающим в душу голосом
читал «Душа моя» (поэма его в белых стихах).
– «Вы читайте, Федор Эдуардович, а я полежу», – сказал я.
И в чтении его – все было понятно, как в разговорах его – все понятно.
Но когда сам его читаешь по печатному – ничего не понимаешь.
Я встал. Он улыбнулся. Он никогда на меня не сердился, зная,
что
