то не мертвецы, а живые. Да одно то, что мы стремимся привить этим созданиям человечность движений, достаточно красноречиво. Мертвецы не имеют ни желаний, ни чести. Они просто безо всякой рефлексии подчиняются законам физического мира.
– Неужели… – сглотнул я, – эта битва так нужна? Итог уже предрешен, неужели его необходимо подтверждать на деле?
Красоткин странно посмотрел на меня и широко улыбнулся.
– А вы предлагаете просто все рассчитать? По закону достаточного обоснования Лейбница? Строить математическую модель на основании данных о некрограммах на руках у каждого военного командования и заранее выводить результаты войн? – рассмеялся он. – Я с вами полностью согласен. При таком подходе нет необходимости пускать мертвых солдат в расход. Совершенно верно. Вот только понимаете… человеку нужны истории! Будоражащие кровь, леденящие душу истории! Бо́льшая часть нашего населения даже не поймет вашу логику. А то, что непонятно, не существует. Если только это нельзя посмотреть и потрогать. Истории рождаются из нашей глупости и сеют в мир еще больше идиотизма.
Пока Красоткин улыбался, мертвецы продолжали как ни в чем не бывало крошить друг друга на кусочки, сдирать друг с друга кожу и обнажать мышцы, как на экорше́ Оноре Фрагонара[25]. Они как будто пытались вернуть друг друга в состояние простой неживой материи. Когда мертвецы заканчивают свою непрошеную службу, на их лицах не проступает ни боли, ни радости. Остановка деятельности не входит в их функционал.
– Вон! – Барнаби не обращал никакого внимания на наш разговор и наблюдал за сражением, спрятав руки в карманы. Вот и сейчас он тоже кивнул подбородком. Одного серо-голубого афганского мертвеца окружило сразу три британских.
Красоткин снова принялся цитировать свою любимую книгу Откровений:
– «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя “смерть”; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными»[26].
– Это он. – Барнаби перебил Красоткина и указал на какого-то конкретного солдата – того же типа, что недавно взорвался перед Барнаби и моим несчастливым предшественником.
Его движения и правда казались несколько странными. На наших глазах он стремительно рвал одного противника за другим. Таким быстрым он казался не только из-за общей замедленной скорости сражающихся, но и потому, что его движения складывались в ладную цепочку. Я совершенно безошибочно мог определить, что это движения мертвеца, но они достаточно выделялись, чтобы понять: этот мертвец не такой, как остальные. Я бессознательно пробормотал: «Идеальная марионетка». А на самом деле не эффективнее ли он движется, чем живой человек? Ведь мы по привычке считаем, что распоряжаемся собственным телом в совершенстве, но никто не анализировал этот вопрос с математической точки зрения. Хотя, разумеется,
Экорше (
Откр.: 6, 8.
