посадим последнее дерево… Ты же помнишь деревья в том лесу? Ты, наверное, заглянула за каждое, не так ли, Ребекка?
Она кивнула.
– Каждое дерево в нём посадила ты. И теперь уже не ты управляешь тем миром, это он управляет тобой. Твоим телом, твоими мыслями, твоим страхом. Ты и правда думаешь, что сможешь сбежать? Вот так?
Ребекка молчала.
– Каждый из нас – раб своего страха, девочка, каждый страх создан своим рабом.
Норах пошёл к двери; звук каблуков его тёмных заострённых туфель эхом отбивался от стен.
– Сделай одолжение, – он остановился в дверях, – помаши мне рукой.
– Подождите, – окликнула его Ребекка, когда тот уже вышел. – Вы знаете, что я хочу сделать?
– Разве ты не просила об этом вчера? Разве ты не просишь об этом каждый свой день?
– Значит, вы не остановите меня?
– Это не в моей власти. – И, улыбнувшись, Норах ушёл.
Ребекка слышала, как удалялись его шаги, как они спускались по лестнице всё дальше и дальше, а вскоре исчезли совсем.
Какое хорошее место, думала Ребекка. Ей казалось, что можно и по-другому, не выходя из своей комнаты, но там ей могли помешать – мать и Фабьен жили в соседних. И хоть им не было до неё никакого дела, они могли случайно зайти к ней. Но здесь, здесь она была в безопасности от всех, кроме себя самой.
Ребекка оглядела промозглые стены, провела дрожащими пальцами по прохладным камням, вдохнула могильную сырость. Наверное, так и пахнет смерть, решила она, сыростью и холодом.
«Лишь бы никто не хватился меня, – думала Ребекка, – лишь бы никто не помешал…»
Фабьен Лоран протяжно храпел в измятой, взмокшей от пота постели. Каждый раз, пытаясь заснуть, он перекатывал своё грузное тело с боку на бок, со спины на живот, издавая свистящие звуки, вырывающиеся из мясистых ноздрей.
Ирен искоса наблюдала за ёрзающим мужем, ожидая, пока тот заснёт. В другой день она пошла бы к Ребекке за берушами или вовсе осталась бы у неё. Но не сегодня. Сегодня у неё были другие планы, как и неделю назад, – но тогда всё пошло наперекосяк. Тогда она попросила у доктора, у этого психа, дать ей снотворного; он высыпал ей в руку почти всё, что у него было. Ирен растворила десять таблеток в молоке и принесла Фабьену, тот выпил – и ничего. Ничего не случилось. Его даже не перекосило во сне, ему даже не было плохо. Ни боли, ни ужаса. Ни радости, ни отмщения – ничего не испытала Ирен. Он встал как ни в чём не бывало, пошаркал своими тапками в ванную комнату, прочистил забитые пазухи и вернулся назад. Пока Ирен слушала, как Фабьен харкал, вытряхивая из себя всю засохшую слизь, она сама чуть не умерла от злости. Ещё немного, и все оставшиеся таблетки она выпила бы сама. Но решила переждать, решила придумать другой план, найти иной способ. Вполне возможно, у этого спятившего докторишки и таблетки-то были просроченные. И Ирен придумала; она решила всё сделать сама. И вот теперь, когда храп её мужа заглушал все остальные звуки в их спальне, мадам Лоран медленно подошла к кровати, взяла большую подушку, сжала её обеими руками и опустила на лицо мужа.
