войне обретается смысл нашего бессмысленного существования. Ибо узнаешь (если повезет), зачем жил.
Чем бессмысленней жизнь, тем быстрей она приводит к войне.
На войне смерть – обычное дело. Там рвутся к смерти. Война – это жизнь наоборот.
Там цель жизни – смерть. Война – это бесконечная, праведная ложь всем и вся.
Война учит людей умирать – умирать легко.
Так отчего, рожденные в адских муках, мы так легко возвращаемся в ад?»
Суть и смысл происходящего часто понимается по прошествии десятков, а может, сотен лет.
Скулд хотел постичь происходящее уже сегодня. И это его более всего угнетало – происходящее остается непонятным, непонятым, а значит, бессмысленным! А раз так, то и война может длиться до тех пор, пока большинство не поймет, что война не нужна. Но в людях накопилось столько зла и ненависти за годы смуты и капитализации, за годы прекраснодушной демократии и «свободы для животных», что этот поток злости долго еще мог извергаться из надорванных душ людей и оттаявших сердец.
Скулд сопереживал и сочувствовал мятежникам-сепаратистам, хотя таковыми их не считал:
– Благое дело задумали.
И одного только не мог понять и от этого непонимания мучился: «Отчего благое дело приводит всегда к кровопролитию и всплеску необузданной ненависти?» И ругал мятежников за то, что благая, правильная на первый взгляд идея стала причиной гражданской братоубийственной войны.
Из дневника Скулда:
«Странно, но все дело в том, что и добро, и зло имеют энергию. Только вот и направление, и интенсивность, и мотивация этой энергии – разные. Энергия зла направлена вовнутрь, она эгоистична, она продумана, рациональна, мотивом ее служат эгоистические побуждения человека. Другое дело энергия добра: она направлена вовне. Она всегда стремительный всплеск, прорыв, бессознательный, духовный.
Так что, получается, сознание мешает проявлению подлинной доброты. Духовность, по большей части, – бессознательное бытие».
Центром сепаратистского мятежа стал город Эвриз, небольшая столица одной из окраинных областей государства Америнии.
Так оно и получилось. Прикрываясь избитыми и набившими оскомину лозунгами о сохранении целостности государства, армия законной государственной власти ринулась подавлять восстание.
– Если бы сепаратисты отстояли город, мы бы жили совсем в другой стране! – сокрушался Скулд.
…Сегодня, двадцатого сентября (ровно полгода с момента вооруженного восстания), всё было кончено. Все до единого члена партии «За Свободную Республику» были схвачены и без суда и следствия уничтожены.
Именно в эти осенние дни, в последние дни надежды, Скулд часто ловил себя на мысли, что происходящее только сон, всё нереально. И этот призрачный сон иногда прерывался прозрением, просветлением. И тогда, словно на сцене театра, в доме
