судорожно задрожали, а глаза наполняли капельки слез, медленно стекающие по щекам.
Корона базилевса горела разноцветными каменьями, играя солнечными зайчиками в ярких лучах, которые пробивались сквозь дырявые монастырские своды. Люггеру казалось, что венец излучает какое-то неведомое тепло, его охватило непреодолимое желание взять корону в руки и водрузить на чело.
– Господин полковник, – Груммер лихорадочно тряс подполковника за плечо, – очнитесь, господин полковник.
– Закройте крышку, Груммер. Мне кажется, что этот венец порабощает мой разум.
Груммер тотчас закрыл ларец и направился к выходу.
Люггер достал белый платок и вытер испарину на лбу.
– Закройте ларец в машине, – дал он указание водителю.
Партизаны, засевшие вблизи полуразрушенных стен монастыря, молча переглядывались между собой, гадая, что так долго делает немецкий полковник в храме. Зачем он вообще сюда приехал. Автоматчики прогуливались по монастырскому подворью, насвистывая старинную австрийскую песенку про Августина.
Двери храма открылись, и показалась фигура водителя с сундуком в руках. Лицо Груммера светилось от счастья.
Фельдфебель, заметив его, тут же подскочил к Груммеру с вопросом:
– Где полковник?
Груммер кивнул в сторону здания и, открыв дверцу машины, бережно расположил ларец на заднем сиденье.
Басаргин махнул своим людям рукой. По немцам ударили пулеметные очереди, перекапывая пожелтевшую траву на монастырском подворье. Немецкие автоматчики отстреливались им в ответ. Груммер бросился к кабине «Хорьха». В дверном проеме храма показалась фигура Люггера с парабеллумом в руке.
«Хорьх» взревел и рванул к храму. Люггер, сделав несколько выстрелов, успел запрыгнуть в автомобиль.
– Вперед! – скомандовал он. – Нам здесь больше нечего делать, этим болванам ничего нельзя доверить.
Длинная автоматная очередь прошила крышу кабины автомобиля, удаляющегося от монастыря; «Хорьх» стремительно несся по ухабистой дороге, увозя немецкого полковника и Венец Базилевса. Сквозь открытое окно Люггер увидел, как сквозь плотную пелену облаков к монастырю устремились две пары юнкерсов. Но ему уже было наплевать и на партизан, и на солдат, и на неудачника фельдфебеля. Он почти завершил свою миссию в этой ужасной стране. К утру Венец Базилевса будет лежать в одном из музеев Германии и, возможно, после войны принесет много пользы немецкому народу.
Известие о том, что старец Дионисий отошел к Богу в дороге, было принято патриархом Иоакимом с прискорбием.
Он обвинял то стрелецкого старшину Басаргина, что тот не сумел довезти старца до Москвы, то самого себя за то, что отпустил его в Вятку, смирившись с его выбором. Патриарх метался по палатам, впадая то в забытье, то взрываясь истериками и слезами. Никто не знал причин такого поведения владыки, всегда бывшего спокойным и рассудительным пастырем.
По прибытии в Москву Емельяна Федотовича уже
