Лидия Ивановна, – сказал мужчина, глядя на дорогу. И потом рассказал еще кое-что.
Недавно Сергей поехал покупать жене шубу. И вдруг понял – если он сейчас этого не сделает, то потом никогда себе не простит.
– Слушай, Вероника. Ты помнишь, я рассказывал тебе о Лидии Ивановне? Так вот… А что, если…
И было у Сергея что-то такое в глазах, что жена, посмотрев на него, все поняла. Надо, иначе будет жалеть всю жизнь.
– А с размером как? – подсказала она.
Сергей позвонил однокласснице, попросил прикинуть размер, и выходили они из магазина уже с двумя шубами. Жена видела, как загорелись глаза Сергея, как важен для него был этот шаг в прошлое…
…Денис очнулся только тогда, когда Сергей начал тормозить у остановки в Малашевке.
– А тебя где высадить, брат?
– Вон там, если можно, через пару проездов.
Выходя, Денис спросил об оплате, Сергей махнул рукой.
– Спасибо вам! И не только за дорогу, за рассказ ваш спасибо. Я теперь о вас только и буду думать и о вашей Лидии Ивановне. Я ведь на журналиста учусь. Вы прямо идею для дипломного рассказа мне подарили.
Они тепло попрощались.
Сергею осталось полчаса езды.
Лидия Ивановна не услышала от него слов благодарности в детстве, не слышала их и потом, жизнь закрутила и разнесла их по разным концам земли. Да и сейчас Сергей не превратился в мастера красиво говорить, но Лидия должна была почувствовать его благодарность и любовь, хотя бы так, без торжественных речей, просто через тепло натурального меха.
Как и он почувствовал тогда любовь через пуховую шаль, через тепло ее дыхания на своих раскрасневшихся руках.
Сергей прибавил газу. Хотелось приехать быстрее.
Простить сына
Напряжение в зале суда нарастало. Долго не появлялась судья. Вот уже третий раз велось слушание по делу кражи из маленького придорожного магазина.
Надежда вынесла эти три трудных дня и сейчас стойко ждала приговора сыну. Судили троих. Все матери были тут. Они не подружились. Вернее, матери других двоих сблизились, а Надежда с ними – нет. Мешала разница во взглядах на ход дела.
Те две изо всех своих материнских сил защищали сыновей, их глаза не видели, а уши – не слышали свидетельства и доказательства вины парней. Матери спорили и плакали, ругались и упорно отстаивали интересы своих детей. И если все это нельзя было делать в зале, то в перерывах в коридоре их злость и обида превращались в настоящую эмоциональную бурю.
Надежда молчала. Один лишь раз она посмотрела в глаза сыну. Взгляды встретились, он не выдержал, глаза опустил.
Она внимательно слушала свидетельства, наблюдала за пострадавшими. Как будто бы сама проводила следствие и выносила свой внутренний приговор.
Что с ней не так? Почему не кричат в ней материнские силы, защищая сына? Почему она винит и себя? Не воспитали… Просмотрели…
Трое
