и послушания. А в его случае есть еще и четвертый обет.
Я понятия не имел, о чем он говорил, но не прервал его. Стеди меня заинтересовал, и мне хотелось узнать, к чему он ведет. Технически все, что он говорил, было правдой, но в этом никогда не было ничего официального. На Кейти это явно не произвело впечатления.
– Четвертый?
Стеди кивнул:
– Да. Молчание.
Священник оказался разговорчивым. Сумел перевести внимание с нее на меня.
– Исполнение обета подтверждено обетом, данным епископу конкретной епархии. – Стеди улыбнулся. – И тот или та, кто дал обеты, следует собственному плану жизни под его руководством.
Она перешла сразу к сути:
– То есть, он живет один и ни с кем не разговаривает?
– Одиночество – это не цель, а лишь подходящая среда для движения к той или иной духовной цели.
Кейти медленно повернула голову ко мне:
– Едва ли есть что-то хуже.
– Этот человек отказался от мирских забот и удовольствий, чтобы стать ближе к Богу. Его жизнь наполнена медитацией, созерцанием и молитвой, его не отвлекают ни человеческое общество, ни секс, ни потребность соответствовать приемлемым стандартам жизни в обществе. – Она подняла бровь и смерила меня взглядом. – Он придерживается простого питания с минимумом развлечений.
– Значит, – Кейти указала на меня пальцем, – он не хочет секса?
Стеди рассмеялся:
– Я не говорил, что Санди его не хочет. Я сказал, что он дал обет от него воздерживаться.
Она покачала головой:
– Жалкое зрелище. Какой же лузер даст такой обет?
Стеди пожал плечами:
– Я его дал.
– Да, но вы не в счет. Вы – священник. Вы должны это сделать. А он всего лишь парень, который… – Кейти обвела руками мою лодку, – вылетел из жизни и придумал какую-то религиозную чепуху, чтобы в его жизни появился смысл. Живет здесь, вокруг ничего нет, у него самого нет цели и повода ни для чего.
Я ее даже не знал, но она раздела меня одной фразой. Эта женщина знала меня лучше, чем мне бы хотелось. Я не ответил. Пусть сказанное ею было правдой, она все равно пыталась манипулировать мной и добиться моей реакции.
Кейти указала на меня большим пальцем:
– Он может говорить? На каком языке он говорит?
Я повернулся к ней:
– Я говорю по-английски.
Одна рука легла на бедро.
– Так он живой! – Кейти посмотрела на меня. – Я думала, что ты дал обет молчания.
Стеди пустился в объяснения:
– Санди может говорить. У него ни малейшего намерения быть грубым. Он просто старается не начинать разговоры и не вести их и избегает мест, где бы ему пришлось это делать.
Кейти смотрела на меня, но говорила со Стеди:
– Как его имя, вы сказали?
