который мне противен; подчиняться отцу, который меня ни во что не ставит; проживать дни, которые наполнены тем, что мне чуждо…
Вырваться. Я хочу вырваться из трясины. Никогда не вписывалась во всё это, являясь белой вороной. И была настоящей терпилой.
Действительно вздремнув, я вздрогнула, когда в спальню вошли. Это оказалась мама с подносом, что несказанно удивляло. Обычно, нежность и заботу ко мне проявляла Лима. Иногда мне казалось, что она и есть моя мать, у нас даже цвет кожи был схожий.
– Многих это поражало, но во все беременности меня спасала курага и цитрусовый чай. Возможно, гены взыграют хотя бы в этом случае, и тебе тоже поможет?
Я застыла, глядя на то, как она опускает чашку на прикроватную тумбочку, а следом помещает блюдце с сухофруктом.
Откуда?! Как поняла?! Не мог отец сообщить об этом! Не мог! Он её ни во что не ставит!
– Ты вернулась другой, Алмаст, – мама подкатила рабочее кресло и изящно опустилась в него, одарив пронзительным прямым взором, – я, безусловно, плохая мать, но…женщина, родившая троих детей. Ты воротила нос при виде большинства продуктов, а также морщилась от случайных прикосновений к груди. Допускаю, что и сама не осознавала этих действий, но со стороны всё прекрасно отмечается, если занять пост наблюдателя в течение прошедших недель.
Я пребывала в шоке. Она же, спокойно пододвинув ко мне чай, кивком велела выпить. На автомате взяв в руки тонкий фарфор, действительно пригубила, потеряв дар речи.
– Я хочу, чтобы ты исчезла. Навсегда.
Меня передернуло от этого заявления…пока мама не продолжила:
– Хочу, чтобы ты не повторила мою судьбу. Чтобы этот свет, исходящий изнутри, не гасили люди, подобные Гарику Спандаряну или Артуру Айвазову. Ты обязана бороться за себя! Не становиться чей-то тенью при таком сильном характере и скрытых возможностях. А если останешься, так и будет…тебя тоже заточат.
Прикрыв на мгновение веки, я шумно вдохнула. Всё же, я перестала улавливать, что творится в моей жизни…
– Я слышала ваш вчерашний разговор. И была к нему готова.
Мама вдруг приподнимает края широкой атласной блузки, болтающейся на её тонких плечах. И я просто не верю своим глазам, с приоткрытым ртом следя за тем, как рядом со мной на постели медленно образовывается гора из драгоценностей, денег и карт, спрятанных за поясом темных брюк…
– Это моя законная зарплата в должности идеальной жены за тридцать лет. Если брать в расчет «курс» – сплошные гроши, ведь ни одна из этих побрякушек не стоит и часа человеческой жизни без права голоса. Я инвалид. Я – немая.
Я закрыла лицо ладонями и впервые за очень долгие годы сделала то, чего никогда не поощряла… Я дала волю слезам. Слезам, которые не лились, когда меня изнасиловали. Слезам, которые остались внутри, когда меня втоптал в грязь родной отец. Слезам, которые я глотала, мня себя непробиваемой.
Моя мама никогда не была мне близка. О ней мне нечего было сказать кроме того, что это – безупречная хозяйка
