благосклонным взором фавнасолнце на безлюдный ряд аллей,
где летят на землю плавно-плавно
стреляные гильзы тополей.
Жизнь спешит куда-то в темпе пронто,
исчезая даром, просто так
за далекой кромкой горизонта,
где Земля стоит на трех китах,
где, срываясь вниз, впадают реки
в пустоту небесных теплотрасс…
Мир как не нуждался в человеке,
так и не нуждается сейчас.
Бордюр-поребрик
Лето вдаль уплывает на траченном ржавчиной судне.
Для одних – слишком рано, другим же – хватило с лихвой.
Небо темным набрякло. Четыре часа пополудни.
И дождинки нечастые цокают по мостовой.
Грозовое предчувствие, без никакого резона
появившись на миг, тихой тенью ушло в пустоту.
Впереди межсезонье – граница, транзитная зона,
накопитель в большом и безумном аэропорту.
До чего же безветренно в городе влажном и хмуром,
где престиж и успех почитаемы, словно тотем!
В дни, подобные этим, уместны Дассен с Азнавуром.
Про себя напевая, бредешь, наблюдая за тем,
как девчонка-малявка порхает легко и небрежно —
(так, что хочется верить: мы все никогда не умрем…) —
по бордюру, скорей – по сырому поребрику, между
уходящим рыжеющим августом и сентябрем.
Радио Ностальжи
Парадизо
Над прошлым – бурный рост бурьяна;
и да, прекрасная маркиза,
все хорошо. Зубовный скрежет —
союзник горя от ума.
Но еженощно, постоянно
в кинотеатре «Парадизо»
зачем-то кто-то ленту режет
с моим житейским синема.
Бандиты, демоны, проныры —
ночная гнусная продленка…
На кой им эти киноленты?
Кто заплатил им медный грош?!
Но остаются дыры, дыры,
и грязь, и порванная пленка,
разъединенные фрагменты…
Причин и следствий – не сведешь.
Несутся по одноколейке
воспоминания-салазки.
Смешались радости и горе
в бессмысленную кутерьму…
И я, кряхтя, берусь за склейки;
дымясь, придумываю связки.
Кино, хоть я не Торнаторе,
я допишу и досниму.
На факты наползают числа
и с разумом играют в прятки.
И я блуждаю, словно странник
в туманной горечи стиха,
ища тропинки слов и смыслов
средь их трагической нехватки:
давай, давай, киномеханик,
раздуй, раздуй киномеха.
Латте
Эта жизнь напрокат, этот день напрокат…
Чашка кофе. Пустой кафетерий.
В океанские хляби ныряет закат,
словно кровь из небесных артерий.
И не пахнет предчувствием стылой беды,
и ребенок играет у кромки воды,
строит стены песочного замка,
потемнела
