кого-то с таким именем. Но то время ушло. И пришло разочарование.
– И у него – к сожалению – есть девушка.
– Вот и объяснение, – ответила я, глядя, как Лоренцо вместе с остальными входит в здание. Звонок уже прозвенел. – Серьезно, это уже все неважно.
– Но ты сказала, что вы целовались!
– Это неправда.
Она дернула меня за рукав:
– Валерия та еще сука. Девчонка его. Он неплохой, я его знаю; странноватый немного, этакий романтик. А она заслуживает того, чтобы ей наставили рога.
Я не знала, что это за Валерия такая. И в рогах ничего не понимала. Когда мама и брат уехали в Биеллу без меня, я перестала ходить в библиотеку. Время после школы тянулось бесконечно; сделав уроки, я, пока не стемнеет, заливала в «кварц» бензина на пять тысяч лир с единственной целью – не думать. Я по-прежнему объезжала пляжи, но теперь они опустели.
Все, кроме нас, уже ушли. Начался урок. Думаю, мы обе получили замечание в журнал в тот день.
– Если ты чего-то хочешь, нужно все спланировать, – продолжала Беа. – Как мы сделали с джинсами. Ты должна выиграть.
– А что выиграть-то? – мне стало смешно.
Она испытующе поглядела на меня. Серьезная, сосредоточенная. И – на пожарной лестнице внутреннего двора лицея Пасколи – задала вопрос:
– Что ты умеешь?
Я не знала.
– Что тебе нравится?
Я попыталась подумать на эту тему.
– Не кто ты есть, не что ты о себе думаешь, не как тебя видят другие. Ты сама, в этой жизни, чего хочешь?
Я потеряла дар речи. Мы слишком дисгармонировали друг с другом на этой лестнице. Я – онемевшая. Она – с этим своим внутренним огнем. Сейчас я удивляюсь: как она в четырнадцать лет умела так пылать? И вытаскивать на свет божий сокровенные желания других?
– Может, писать? Ты говорила, что ведешь дневник.
Я жутко смутилась, словно с меня перед всем классом сорвали одежду.
– Тогда напиши ему письмо.
Посланные на наши поиски сотрудники лицея наконец обнаружили нас и стали загонять внутрь («Быстрей, быстрей!»). И пока мы шли, Беа пообещала:
– Я тебе помогу. Но сначала дашь мне прочитать, я подправлю.
Вот так мы и начали: на вырванных из тетрадей листах. Никакой электронной почты, вложений, дискет, дисков, флешек. Только ручка и бумага.
Домой я в тот день вернулась совсем смурная. Пообедала с отцом в еще более мрачном состоянии, чем обычно. Потом закрылась в комнате и до самого вечера не прикоснулась к учебникам. Сидела, как прикованная, за столом перед белым листом бумаги. Я вывела лишь одно слово – «Лоренцо» – и будто плотину прорвало.
Я-то думала, что уже отпустила его, но он остался. Скрывался внутри, дозревал. Или это был не он, а моя потребность высказаться, иметь личного дистанционного адресата, которому можно
