когда – то был зеленый оазис. А в каком-то природном углублении, известном как Чаша Ваала, возможно, еще глубже в пустыне, когда-то цвел еще более плодородный оазис, который назывался Ирем.
Все еще думая о необычной ссылке в старинной надписи на богиню-жрицу и затерянный легендарный сад, О’Брайен возобновил фотографирование. Существуют и другие большие развалины, которые нужно исследовать и сфотографировать, и он работал с удвоенной энергией.
Однако к полудню жара, пыль и крайняя сухость заставили его сделать перерыв и пойти за водой. Недалеко находилась большая трещина в восточной стене, и он начал подниматься по груде песка, наметенного через отверстие. Он собирался обогнуть юго-восточный угол развалин, но, когда он выбирался из трещины, знойное спокойствие пустынного полудня нарушилось сильным порывом воздуха. Это был жаркий, как из печи, порыв ветра, который мог бы прилететь с песчаных валов на северо-востоке, если бы их красные вершины были раскаленной вулканической лавой.
Мгновение спустя О’Брайен услышал далекий гул. Он посмотрел на северо-восток и увидел гигантскую массу пыльных коричневых облаков, которые быстро катились на него с горизонта. Одного взгляда было достаточно. Он повернулся и побежал за угол так быстро, как мог по наклонному песку. Ему необходима была максимальная скорость. Прежде чем он добежал до угла, гул перешел в далекий рев, и беглый взгляд назад показал ему яростную тучу, страшной угрозой накрывшую и землю, и небо за ним.
О’Брайен миновал южную стену дворца; он бежал, как никогда раньше. Страх укрепил его мышцы, и даже вязкий песок его не задерживал. Он добежал до самолета и забрался в кабину, когда солнце исчезло, сменившись тусклым красным свечением. Он скорчился в каюте и накрылся с головой большим бедуинским плащом. И в то же мгновением самум ударил по дворцу с громовым ревом, словно с неба на добычу опустился гигантский ифрит.
Если бы самолет находился в открытой пустыне, его тут же швырнуло бы в небо, разбило бы на куски и снова бросило вниз, в пене и брызгах движущегося песка. Даже под прикрытием высокой дворцовой стены порывы ветра, несущиеся над развалинами и вокруг них, раскачивали и наклоняли машину.
Но гораздо хуже были страшная жара и пыль. Уже и так страдающему от жажды О’Брайену стало еще хуже от ужасающего сухого жара и почти неощутимой пыли, которая пробивалась сквозь толстую ткань из верблюжьей шерсти. Казалось, удары воющего демона самума не могут разрушить самолет, но могут задушить человека яростно горячим, полным пыли дыханием.
Ноздри, рот и горло пересохли и покрылись коркой. Язык начал разбухать. Пыль забивалась в легкие. Он задыхался. И как ни старался, казалось, но может набрать воздух в легкие. Он опустился еще ниже и прижался к фюзеляжу. Потом все потемнело.
2. В неизвестное
Погруженный в полную темноту, О’Брайен вначале почувствовал постукивание по голове. Он смутно услышал приглушенный крик. Постукивание повторилось. Затем бедуинский
