Сергеевна поворачивает голову будто ищет глазами кого-то, но продолжает обращаться к Варе.
– Отец ругается, что не успела. А разве я не успела? Ступай, детка! Ты умница!
Мария Сергеевна берёт в руку красную тряпочку…
– Зина вот смеётся… Говорит, что рис никогда не любила.
Раздаётся звук Вариного телефона.
Варя с закрытыми глазами пошарила рукой на полу около кровати.
– Алло! Ты? Алло! Что?
Сразу не поняла, что звонил отец. Села на кровать. Голос задрожал.
– Умерла? Инфаркт?… Пап, ты там? Я… сейчас.
Варя повалилась на кровать, сотрясаясь от рыданий.
18. Горе
Горе. Даже сильнее, чем после смерти мамы. Чем-то другим сильнее. Тогда был страх, который сковывал мысли: за себя, за неё в гробу, за будущее, а сейчас как будто кончилась кровная связь, благодаря которой абсолютно близко, без всяких условностей было ни с чем не сравнимое состояние полного доверия и растворения, а теперь они ушли навсегда. А боль, что она не нашла в себе силы приехать к бабушке в её последний день, разрывала душу ничем непоправимым чувством вины.
Они только что вернулись домой с поминок.
Светлана в темно-коричневом платье, старающаяся выглядеть максимально скорбной, расположилась на диване напротив кресла, на котором Варя едва держалась на самом краешке. Отец был растерянным, печальным, сел рядом с женой на подлокотник, держа в руках бумагу, вложенную в прозрачный файл.
– Всё своё имущество мама оставила тебе. Квартиру и вот это, – медленно сказала Сергей Степанович и протянул дочери завещание и ключ.
– Что это? – безучастно спросила Варя.
– Думаю, что это ключ от банковой ячейки, в которой золотая табакерка Фаберже, доставшаяся ей от отца. Семейная ценность.
Варя нахмурилась, пытаясь понять слова, встала и взяла у отца и завещание и ключ. Сосредоточиться на тексте было невозможно, она просто скользнула взглядом по буквам, ничего не поняв.
– Это целое состояние, – вдруг услышала она слова мачехи.
Какое состояние? Квартира? И что? Мысли путались.
– Мы очень обеспокоены, как ты распорядишься наследством, – произнёс Сергей Степанович так, будто он должен был это сказать и говорил не свои слова.
– Это не безделица, и мне кажется, справедливее было бы, если бы мы отнеслись к ней, как к общей вещи, – добавила Светлана, – то есть как твоей, так и твоего отца.
Сергей Степанович встал и начал расстёгивать верхнюю пуговицу рубашки, одновременно ослабляя галстук.
Варя посмотрела, почти не слушая Светлану, на отца, потом на неё, потом опять на отца.
– Пап, о чём она говорит?
– ОНА говорит о том, что мы одна семья, – ответила вместо него Светлана.
– Моей семьёй была бабушка.
Светлана вскочила с дивана и резко повысила тон.
– К которой ты забыла дорогу, а твой отец поддерживал
