листала страницы.
– Ну что, наш цензор, – нежно спросил Леша, – нашла крамолу?
– Пока нет. Но придраться можно.
– К чему? – завопили все, кроме Ларисы.
– Ну хотя бы к Артуру. Кого он изображал?
– Ефрем Тимофеевича.
– Кого?
– Физрука. А ты думала кого? – простодушно спросил Леша.
Тамара опустилась на стул в изнеможении. Все смотрели на нее с большим вниманием.
– Ребята, не надо никого изображать, пожалуйста… Люди всегда обижаются. Он одинокий, лысый, несчастный, а вы его каким-то гигантом. С протянутой рукой…
– Это физрук нас на старт призывает, – быстро кинул Никита, сам гигант.
– Непохож.
– Похож, похож… Ему понравится.
– Нет, не понравится. Ребята, я вас прошу.
Берта зыркнула на Лешу и хмыкнула:
– И нечего было врываться. У нас нет времени на ваши эмоции. Завтра День конституции.
Она красовалась перед Лешей и явно ему нравилась. Лариса уже заметила. Ира, напротив, подошла к Никите. Они переглянулись. Он взял ее за руку. Она поправила ему воротник рубашки. В этом было что-то интимное.
И тут дверь распахнулась. На пороге стояла тетка из деканата в сопровождении секретарши Зои. Зоя шарила глазами в поисках опасности.
– Быстро к ректору, – скомандовала тетка.
Все уныло пошли к выходу. Кроме Ларисы и Тамары.
– А вам что, особое приглашение? – жестко сказала им начальница.
И девочки присоединились к прочим.
Ректора на месте не оказалось, да он был в любом случае недосягаем, чтобы воспринимать его всерьез. Их повели к декану. Декан был опаснее и ближе.
Неприятно суетясь, секретарша Зоя аккуратно положила перед невысоким лысоватым человеком рукописные листки сценария, перечеркнутые чернильным карандашом вдоль и поперек, – это были поправки к капустнику.
– Это что такое? – раздраженно произнес декан, брезгливо разглядывая помятые листки.
– Сценарий праздничного вечера, посвященного Сталинской конституции, – неожиданно весомо и бодро отрапортовал Леша и добавил виновато: – Простите за неряшливый вид, мы немедленно перепечатаем, да, Зоя?
Вопрос застал секретаршу врасплох.
– Да, да, сейчас. Разрешите, Ермолай Евтихианович?
И она осторожно взяла листочки и понесла к своему столу с открытой и готовой к работе пишущей машинке.
Декан молчал. Все молчали. Деканатная тетка дергалась – накал возмущения немного стихал и она терялась.
Стояли под стрекот пишущей машинки долго. Зоя не зря была второгодницей, печатала она из рук вон плохо и особенно плохо разбирала почерк Леши. Когда она в пятый раз подошла к нему с вопросом, Леша взял из ее рук текст и стал диктовать. Дело пошло веселее.
Ребята не понимали, что диктует их лидер, и лица их вытягивались: ничего даже близко не было в их веселом шутливом
