показаниям.
– Ну, ты же знаешь, – говорила мама извиняющимся тоном очередной своей «приятельнице», – у неё же такая перхоть была! Никак не могла я избавиться! И всё на школьную форму, прямо на плечи сыплется и сыплется… такой неаккуратный вид! – Мама тыкала Аделаиду указательным пальцем в плечо, как если б это было не живое плечо, а пальто на вешалке.
Так вот, глядя внимательно на себя в зеркало, Аделаида вдруг, к своему вящему ужасу, обнаружила, что у неё на верхней губе появился чёрный, довольно густой и плотный пух! Мало того! Такой же пух, только длиннее, располагался по обеим сторонам щёк! Это было так страшно и обидно, что Аделаида расплакалась. Она шмякнулась на свою кровать, и, продолжая плакать, ударилась в воспоминания, как тогда, увидев в унитазе кровь, испугалась до смерти. Когда она, еле передвигая ноги от боли в животе, наконец доползла до кровати, к ней явилась мама. Мама была какой-то просветлённой и торжественной. Оказывается, Аделаида забыла слить воду в унитаз и мама сама всё увидела.
Мама присела на краешек кровати. Немного пожевала губами, как бы подбирая нужные слова, начала так:
– Это называется «мен-стру-а-ция». Она бывает у всех женщин, не только у тебя. Теперь она будет приходить каждый месяц. Это не заболевание. Ничего сверхъестественного! Это нормально. Ты в эти дни будешь и в школу ходить, и в институт. Менструация значит, что девочка уже выросла и может родить ребёнка. Ты мне каждый месяц должна об этом сообщать. Однако это очень длинное слово, и чтоб никто не понял, ты будешь говорить: «Мама! У меня тра-ля-ля». Поняла? Вот тебе «Медицинская энциклопедия». Дальше читай сама.
Она всучила корчившейся от боли Аделаиде огромную зелёную книгу с большой буквой «М» на обложке и пошла в другую комнату, как бы позволяя Аделаиде насладиться своим новым «положением девочки», могущей «родить ребёнка».
«Какая школа?! Какой институт?! – Думала Аделаида. – Как туда надо ходить, если болит всё тело и страшно тошнит?! И так, оказывается, будет каждый месяц до самой моей смерти?! Это ж невозможно! Лучше умереть! Да будь он проклят, этот идиотский ребёнок, которого я зачем-то должна родить! Да зачем он вообще нужен, если жизнь превратится в сплошное мучение?! Это каждый день надо ждать, что всё начнётся снова? Жить в постоянном страхе? Ой! До чего больно! Не нужен мне вообще сто лет никакой ребёнок! Ни потом, ни вообще!» Она лежала на кровати, поджав колени почти к подбородку, ничего не видя перед собой. Казалось, когда давишь коленями живот, становится немного легче.
У Аделаиды никогда ничего не болело. Могла только надень-два подняться температура, и всё. Она вообще не знала, что существуют таблетки, от которых боль проходит. О маминых лекарствах знала: маленькое красное – мама предупреждала его никогда не трогать, «а то сразу умрёте, и ты и твой брат»; другое, белое и пахло мятой – «валидол» от сердца, и ещё похожее на имя Гитлера «Адольф» – «адельфан» от высокого давления.
