объявила Яна, потряхивая упаковкой. – Я мяса не ем.
– Да ладно, – поразился Никита. – Я думал, ты младенцев поедаешь через день. – Ну не мог он удержаться. У него накопилось столько подколок в адрес «любимого» редактора, и держал он их при себе лишь из нежелания связываться с отпетой занудой да сильнее портить рабочие отношения. Но раз сейчас они не на работе, а занудности в редакторе оказалось значительно меньше, чем Никита предполагал, поддеть её разок-другой – святое дело.
Кутающаяся в джинсовую куртку Яна устало-рассеянно нахмурилась.
– Каких младенцев?
– Которых приносят в жертву дракону перепуганные жители деревни, в нашем случае – работники редакции.
То, что между собой коллеги называют её кабинет логовом дракона, а её саму, соответственно, драконом, для Яны новостью не было. Но шутка про младенцев показалась диковатой, хотя и забавной.
– Ты много младенцев у нас в редакции видел? Ни одного нет.
– Потому и нет, что ты всех съела.
– Значит, скоро придётся переходить на других жертв. Будете к стене перед моим кабинетом девственниц цепями приковывать.
– Где мы тебе их возьмём?
– Цепи или девственниц?
– Девственниц, конечно. С цепями в наше время проще.
– Где хотите, там и берите. Налаживайте поставки. А то ведь я могу и журналистов в качестве жертв затребовать.
– Будешь каждый месяц выбирать и уносить самого красивого журналиста?
– Ты-то чего распереживался? Ты, по этой логике, как раз будешь в безопасности до последнего. – Яна тоже не удержалась. Однако сразу добавила: – Извини, я пошутила.
В своём естественном, а не рабочем состоянии она по-прежнему не хотела никого всерьёз обижать. При её остром языке в общении с малознакомыми людьми лучше было сначала проверять, насколько они обидчивые и чувствительные. Степень чувствительности Никиты на работе колебалась в районе нулевой отметки, Яна догадывалась, что и вне работы он не шибко ранимый, но кто его знает наверняка. Если б она вправду считала Никиту некрасивым, ни за что бы так не пошутила. Но маловероятно, что у него есть комплексы по поводу внешности. Он парень не смазливый, однако видный, и есть в нём что-то такое… есенинское. Когда молчит. Пока Никита не говорит, легко поверить, что его нежную романтическую душу терзают страдания, но первые же реплики до основания рушат ореол мечтательной уязвимости, и становится понятно, что душа не такая уж нежная, не такая уж романтическая и с помощью мозга сама легко заставит страдать собеседника, если ей потребуется.
– Извини, – повторила Яна.
Никита поджал губы.
– Не извиню. Ты злая.
Раз шутит, значит, точно не обиделся. Пляшем дальше.
– Я злая? Я добрая! Я, напоминаю, даже зверушек не ем.
– Вместо них овощи наворачиваешь?
– Допустим.
– И охоту не одобряешь?
– Категорически.
– Если,
