Там, говорят, больных ещё больше… Нас сейчас, всех врачей и медсестер, что работают в красной зоне, из всех больниц отправляют ночевать в отель, чтобы мы не контактировали со своими домашними, соседями. А у меня из домашних только дочь. Вот, лишь ночью в этом отеле я её и вижу. Она прям героиня… Глаза горят. Ну а я… Я стараюсь от неё не отставать.
Макс не знал, что ответить. Да и вряд ли Вере сейчас это было нужно. Он вдруг понял… Её беспокойство за дочь. Это неуёмное чувство тревоги. Когда ты должен гордиться ребёнком, но ты испытываешь лишь страх, и винишь себя за это чувство ещё больше. Парень, разумеется, никогда не испытывал такого, но… Это совершенно не значило, что он не мог этого понять.
Они ещё несколько секунд постояли в почтенном молчании, словно отдавая дань мужеству дочери Веры. И пускай девушкой двигали, быть может, совершенно иные причины, сейчас было важно лишь то, что чувствовали они.
А потом Вера обернулась, коротко улыбнулась, перед тем как надеть маску, и ушла. Макс тоже постарался улыбнуться ей, но опоздал, и она этого уже не увидела.
«Тоже что ли пойти работать в красную зону? Может, хоть тогда родителям не будет за меня так стыдно» – думал Макс, натягивая защитные рукава на крылья.
Толстая плёнка, разрезанная по центру, навевала гнетущие ассоциации со входом в морг. Экипировавшись полностью, парень пересёк границу, прошел дезинфицирующие шлюзы, и двинулся дальше по серому коридору к стерильным боксам.
За окном царил светлый день, а здесь казалось, что был поздний-поздний вечер. Такой поздний, что скорее ночь. Белый свет выглядел бледным, отливая на серых стенах, и засело в голове ощущение какой-то тоски. Мимо проходили туда-сюда безымянные люди в белых масках, и по глазам, тому единственному, что можно было различить под пластиком очков, Макс не мог узнать ни одного знакомого лица. Да и сейчас все казались ему одинаковыми. Мужчины, женщины, врачи, медсёстры… Все выглядели смертельно уставшими, и у всех в глазах засела одинаковая серость этих проклятых больничных стен.
Из холла рядом со стерильными боксами даже убрали горшок с цветком. Единственное живое существо, напоминающее, что где-то там далеко ещё существует жизнь. Без него стало совершенно пусто.
– Откроешь мне дверь бокса? – спросил Макс медсестру, что сидела на посту и практически засыпала над огромными стопками новых историй болезней
Услышав обращение, она только вытащила из-за стойки пульт, и её рука шлёпнулась на столешницу вместе с ним. Парень видел, как покраснели от недосыпа её глаза, и она с силой жмурилась, чтобы хоть немного проснуться.
– Спасибо, – он взял со стойки пульт и пошел через шлюзы.
Проходя мимо стеклянной стены, Макс видел девушку. Она лежала на кровати в больничной пижаме и провожала его глазами до двери. Когда он вошёл, она уже сидела на постели. Кажется, совершенно здоровая…
А белый холодный свет безжалостно кромсал тени, теснящиеся по углам палаты.
– Мне только недавно давали лекарства.
