покуда,
А чуда не произошло.
– Ах, дочка! О чем ты плачешь?
За что ты платишь?
Ах, дочка! Я в твои годочки
Давно с твоим отцом
Стояла под венцом.
– Ах, мама! Венчаться мало…
Ну обвенчалась ты с отцом,
Совсем юнцом, чужим птенцом…
– Ах, дочка! Я в твои годочки
Уже с твоим отцом
Рассталась, с подлецом.
– Ах, мама! Расстаться мало.
Один подлец, другой глупец…
Да и не о том я, наконец.
– Ах, дочка! Я в твои годочки
Хоть не жила уже с отцом,
А все ж бела была лицом…
– Ах, мама! Лица-то мало.
А что я не бела лицом,
Так я же балуюсь винцом,
Ведь ты же знала.
– Ах, дочка!
Я в твои годочки
Хоть и жила почти вдовой,
Была румяной и живой.
А ты – девица, не вдова,
А только теплишься едва…
– Ах, мама! Уж осталось мало.
И не жена, и не вдова,
И не жива, и не мертва.
А то, что черное ношу, —
О том не спрашивай, прошу.
– Ах, дочка! О чем ты плачешь?
За что ты платишь?
Чем согрешила?
Куда спешила?
Себя решила…
Когда услышу эхо той молвы —
Едва ли удержусь не разрыдаться.
Не то беда, что отвернетесь Вы,
А то беда, что мне не оправдаться.
И все-таки запомните, молю:
Хотя разлука сердце мне и гложет,
Никто не любит Вас, как я люблю.
Никто как я любить не может.
Да, Вы не подадите мне руки.
А пальцы Ваши так смуглы и нежны…
Не то беда, что встречи коротки,
А то беда, что речи безнадежны.
И все-таки я издали скорблю.
Изгнание надежду преумножит!
Никто не любит Вас, как я люблю.
Никто как я любить не может.
Не достигает Вас моя мольба.
Ни сократить разрыва, ни измерить.
Не то беда, что в мире есть молва,
А то беда, что Вы могли поверить.
И все-таки, я Вас не уступлю,
Пусть солнце жжет, а ветер сердце студит…
Никто не любит Вас, как я люблю,
Никто как я любить не будет.
Не гаси меня, свечу!
Я еще гореть хочу.
Я жива еще покуда.
Не гаси меня, свечу.
Не протягивай ладонь,
Мой дружок прекрасный.
Я пока храню огонь – Маленький, но ясный.
А без света нет ночи.
Без
