смотрит на меня, как на заговорившую лошадь, а затем фыркает.
– Зачем? Если сдохнет, то туда ему и дорога.
– Умрет – не передаст слово ханское, – я уже настолько поднаторел в общении с этими людьми, что знаю на какие кнопки души надо жать, – а слова хана должны быть услышаны, чтобы не случилось.
Кулькан задумывается, причмокивая губами, словно пробует мои слова на вкус, и вдруг растягивает рот в ухмылке.
– Хитер ты, латинянин, ой хитер. – Он тычет в меня пальцем. – Хорошо, займись им, чтобы доехал и по дороге не сдох. Мои слова должны быть услышаны.
***
В юрте чадит масляный светильник, в свете которого Калида жутковатой кривой иглой штопает порубленного мужика. Тот в сознании, мычит и грызет зажатую в зубах палку. Резко воняет кровью и потом. Сидя в противоположном углу, я стараюсь не смотреть в ту сторону. Мутит.
Сижу, скрестив ноги, и в который уже раз спрашиваю себя:
«Зачем я ввязался? Этот параноик Кулькан запросто мог и меня прирезать, чтобы не умничал. Ведь все равно ничего не изменить! Мужик так и так умрет, ведь здесь ни бинтов, ни антибиотиков… Да и вообще, мне-то какая разница – одним больше, одним меньше».
Ответов на вопросы, естественно, не нахожу, и от полной бессмысленности своих действий все больше раздражаюсь на самого себя.
К счастью, слышу за спиной удовлетворенный голос Калиды.
– Кажись, все!
Это значит, можно отвлечься от бессмысленных мыслей. Встаю и подхожу к раненому. Тот выглядит не так уж и плохо. По-настоящему серьезная рана только одна – на груди. Ее то Калида и латал все это время, а остальное так, мелочи. Промыли, замотали тряпками, даст бог затянется. Глаза, к счастью, тоже целы. Один просто полностью заплыл кровоподтеком, а второй вон, пронзает меня вопросительным взглядом, мол, зачем спас, кто ты такой и что тебе от меня надо?
«И этот туда же – зачем? – Возмущенно ругаюсь в душе. – Откуда я знаю. Просто сделал доброе дело, и надеюсь, мне это зачтется». Вслух же говорю строго и уверенно, с твердым нажимом в голосе.
– Ты на меня не зыркай. Отвечай, кто таков, как зовут?
Я же учитель, а первое правило учителя гласит. Что бы не случилось, главное, излучай уверенность. Когда тебя постоянно оценивают десятки глаз, все сомнения должны оставаться внутри, а снаружи только полная убежденность в знании того, что делаешь. А в том, что мои действия оценивают сомнений нет никаких. Куранбаса, тот мне уже спину взглядом прожег, и едва ли не вслух возмущается – зачем мы из-за этого русса подставляемся, да и Калида тоже все время щурится так, словно под кожу мне заглянуть хочет. Эти люди вроде бы мне служат и по большому счету меня мало должно волновать их мнение, но с тех пор как они появились в моей жизни, меня не покидает смутное ощущение, что это неспроста.
На виске у раненого вздулась от напряжения вена, и он через силу, все же выдавил из себя.
– Ярема я, из боевых холопов боярина Козима.
«Боярин Козима, наверно, один из тех, кого в ханской юрте
