шашечки или ехать?»
И они поехали. Давид Маркович оказался на редкость симпатичной личностью и увлекательным рассказчиком. Его лекции совершенно не были похожи на лекции семинарских преподавателей, – священников и диаконов местной епархии. Отцы-преподаватели давали материал сухо, без огонька, часто читая лекции по бумажке, чего никогда не позволял себе «Троцкий» (такое прозвище дали доценту Когану семинаристы).
На его лекциях скучать не приходилось: прежде чем переходить к теории, Давид Маркович рассказывал истории, – да что там! – рисовал картины из жизни древних мудрецов, которые оказались не менее занимательными, чем жития христианских святых. Сергею даже порой чудилось, что он слышит не мягкий баритон преподавателя, а голос самого Сократа, Платона или Аристотеля. Когда же дело доходило до знакомства с их учением, то на слушателя изливалась такая лавина мудрости, что у Сергея буквально перехватывало дыхание от этой мощи и красоты.
Скоро ему показалось мало того, что давали лекции, и Сергей погрузился в чтение первоисточников. Каждая прочитанная книга приносила ему новые знания, которые постепенно меняли его взгляд на мир, на себя, на окружающих его людей. Все, что говорили о Боге и религии философы, Сергей поначалу решительно отвергал. Порой он даже вступал с ними в мысленный спор, но, к его сожалению, философы всегда побеждали. Им не было нужды прятаться за крепостными стенами догматов, как это делала церковь.
«Почему мы, – огорчался Сергей, – церковные люди, не можем выражать свои мысли так же ясно, как это делают философы? Почему в самых главных вопросах бытия нужно полагаться только на веру? Разве не в разуме заключается образ и подобие Божие в человеке? А если так, то почему мы, верующие, держим его в клетке догматов, да ещё и окутываем все туманом тайны? Разве не к свободе научной мысли призывал Иисус, говоря: «Познайте истину и истина сделает вас свободными»?
Эти и множество других вопросов словно закваска бродили в его голове, лишая покоя и сна, мешая заниматься богословскими предметами, к которым он совершенно потерял интерес, так, что по временам даже стал получать двойки. Это порождало мучительную раздвоенность не только в душе, но и в образе жизни Сергея: с утра он шел на братский молебен, днем слушал лекции по церковным наукам, а вечером, когда семинаристы расходятся по кельям и готовятся к сессии, он прятался в семинарской библиотеке и погружался с головой в мир эйдосов Платона и силлогизмов Аристотеля.
– Величко, что с вами случилось? – поинтересовался как-то ректор, вызвав его к себе в кабинет. – Вы были лучшим на курсе, а теперь… Теперь мы вынуждены отложить ваше рукоположение, пока вы не возьметесь за ум.
У Сергея словно гора с плеч свалилась: он понимал, что становиться священником сейчас было бы слишком опрометчиво. Дело в том, что семинарист Величко стал терять веру. Тот самый Бог, о котором писали пророки и апостолы, в представлении Сергея
