страницу и положил ее на полку серванта.
– Ну, был рад знакомству. Даст Бог еще свидимся. Я часто в том кафе сижу, вдруг опять там… так сказать… в магазин зайдете. Тогда снова повеселимся.
Любовь Андреевна засмеялась:
– Спасибо!
– Да! На посошок!
Вечером пришли дочь Надя и внучка Даша. Дочь обработала все раны, дала обезболивающее.
– Мама, куда ты все торопишься, пора подумать о своем возрасте: ты теперь пенсионерка! – укоряла дочка.
– Да, доченька, хорошо…
Разговорились.
– Как там папа? – спросила Любовь Андреевна.
– Да как? Плохо, – ответила Надя. – Мы выделили ему комнату на втором этаже, с видом на огород, чтоб свежим воздухом дышал. Но он какой-то потерянный ходит. Мама, я сама не пойму, чего ты вдруг так…
– Дочь, не начинай. Мы об этом уже говорили.
– Ладно, ладно. Но мне же больно.
– Извини, доченька. Я не могла иначе, пойми.
– Но…
– Наденька, пожалуйста.
– Ладно.
На другой день боль поутихла, но ненамного. С Любовью Андреевной осталась внучка – у нее были каникулы, и она ухаживала за бабушкой. Нога уже слушалась, но опухоль не сходила. На третий день Любовь Андреевна решила все-таки показаться врачу. Вместе с внучкой кое-как на такси добрались до поликлиники. Снимок обнадежил: сильный ушиб колена, но перелома нет. Врач назначил лечение, и они отправились домой. Слава Богу, все обошлось.
Целую неделю Любови Андреевне пришлось проваляться на диване. А потом еще три недели «разрабатывать ногу», как велел врач. Все это время она была практически одна. Дашка сразу после визита в поликлинику уехала домой. Вечерами, после работы, навещала Надя. Прибирала, готовила и, посидев немного с матерью, уходила. Так что все дни Любовь Андреевна оставалась наедине с телевизором, книгами и кроссвордами. Но они не помогали заглушить тяжесть в душе. Прага откладывалась. Так и не дошла она до миграционной службы. Так и ходит она по давно утоптанному кругу, и вырваться из него нет никакой возможности. А еще это чувство одиночества, которое Любовь Андреевна всячески пыталась не замечать или старалась задавить в себе. Сейчас оно вырвалось на свободу и навалилось на нее всей своей тяжестью. Она вспомнила о муже. Видимо, и его тяготит такое же чувство. Ей стало жаль его. Или, может, так проявлялась жалость к себе самой? Может, зря она на самом деле так решительно рассталась с мужем и с прежней жизнью? Временами накатывал страх перед неизвестностью: справится ли с тем, что ждет ее впереди? И что ее ждет? Потом она начинала сердиться на себя: как так случилось, и когда случилось, что она начала бояться жизни? Мир такой огромный, а люди постепенно, незаметно как-то отгораживаются от него и живут в своем тесном и неинтересном мирке, который становится для них единственным. Да и в нем они держатся друг за друга, боясь себя, завися от небольшого набора привычек и вещей, без которых жизнь теряет смысл. Есть за что жалеть и бывшего мужа, и саму себя. Да, тянет ее туда, там безопасно,
