что, предатель и лазутчик, – один из чужаков усмехаясь потер руки, – у тебя есть выбор. Или ты признаешь свое невольное заблуждение, или через час новгородцы сбросят тебя с Великого моста.
– Ты угрожаешь мне? – тихо и удивленно спросил Млад. Вот так, среди бела дня, в двух шагах от вечевой площади? Но не кричать же, в самом деле…
– Я не угрожаю. Я объясняю и, надеюсь, объясняю доходчиво. Твоя задача рассказать Великому Новгороду, что гадание – истинная правда. И не просто рассказать, а убедительно рассказать. Чтобы вече в это поверило. Иначе нам придется объявить тебя предателем.
От откровенного бесстыдства его слов Млад растерялся еще сильней. Никто и никогда не угрожал ему, никто не пытался заставить его сделать что-то против его собственной воли. Он был шаманом с тринадцати лет, он знал, что его potentia sacra дает ему превосходство над людьми, но ему и в голову не приходило, что она может применяться как оружие. Это противоречило его представлениям о нравственности: ни люди, ни боги не прощают такого! Он не испытывал страха, он не хотел верить, что новгородцы согласятся с чужаками, и в то же время чувствовал: согласятся.
– Мне нечего сказать, – ответил он, как всегда долго подбирая слова, – я могу только подтвердить то, что говорил вчера.
По знаку Градяты двое из стражников снова взяли его за руки, но на этот раз чтобы связать их за спиной. Млад не стал сопротивляться: они бы все равно сделали это. Как жаль, что не пришел Белояр! И почему Млад был так уверен, что тот не передумает? Если бы волхв слышал этот разговор, он бы не передумал.
– У тебя есть немного времени, чтобы изменить свое решение. Пока говорит Сова Беляевич. Если передумаешь – скажи, я развяжу тебе руки, – кивнул ему Градята, поворачиваясь спиной, и стражники подтолкнули Млада вперед, в сторону гридницы.
– Я не передумаю, – сказал он в удалявшуюся спину, но Градята не оглянулся.
А со степени в это время на самом деле говорил Сова Осмолов. Млад хотел прислушаться, но от волнения не понимал ни слова. Что-то про мщение и войну. Речь боярина была короткой и яркой, и вече отзывалось на нее одобрительными криками с одного конца и свистом – с другого.
Млада подтолкнули к лестнице, ведущей на степень: боярин заканчивал говорить.
– Ну? – наконец обернулся Градята. – У тебя времени не осталось. Я бы не стал спрашивать, но честь не позволяет мне не предоставить тебе последней возможности.
– О какой чести ты говоришь? – Млад настолько поразился бесстыдству чужака, что на этот раз не подбирал слов – они сами сорвались с языка.
– Если ты сомневаешься в моей чести, назови это жалостью… – чуть не рассмеялся Градята.
Млад скрипнул зубами от обиды и злости и сам пошел наверх, не дожидаясь, когда его толкнут.
– Что же до одного-единственного волхва, который не подписал грамоты, то он сейчас предстанет перед вами, – зычно вещал Сова Осмолов, держась руками за ограждение и чуть пригибаясь вперед,
