собрание ближе к его концу, полный негодования. Старый, умудренный опытом человек, он был не столько ученым, сколько политиком. Может, благодаря этому университет и процветал много лет?
– Вы ополоумели? – он кричал и топал ногами. – Все собрания прекратить! Все письма сжечь! Все разговоры забыть навсегда! Нашлись спасители мира! Я бьюсь за существование университета как рыба об лед, а мне подкладывают такую свинью! Тупоголовые бездари!
Он был смешон в гневе и никого не напугал.
– Кто составлял эту крамолу? – Ректор скомкал в тонкой холеной руке разложенные на кафедре черновики и потряс ими над головой.
Зимич, сидевший в первом ряду амфитеатра, поднялся – чего бояться человеку, в одиночку убившему змея?
– Это я составлял.
Однако председатель собрания – декан философского факультета – тоже не испугался ректора:
– Он сделал это по моему поручению. И решение это было принято собранием… Не надо искать козла отпущения.
– Козлов отпущения буду искать не я! В прямом смысле этих слов, без всяких иносказаний. Жаль только, что никакое заклание не спасет университет от закрытия! Всем – вон отсюда! А лучше всего – вон из города! Если я еще хоть раз услышу о подобных сборищах, я самолично напишу донос в Консисторию! Я не собираюсь умирать за чужую дурь!
Кто-то попробовал возразить, но ректор хлопнул ладонью по кафедре, и лицо его, без того красное, еще сильней налилось дурной кровью: вот-вот хватит удар.
Зимич хотел выйти вместе со всеми, но ректор его остановил:
– А вы, юноша, не знаю вашего имени, пойдете со мной. – Ноздри его аристократического носа еще раздувались от гнева, но щеки уже шли пятнами – удар миновал.
И всю дорогу до крыла ректората старый профессор-политик фыркал в седую бороду:
– Болваны! Дубье стоеросовое! Бараньи головы!
Наверное, он никогда не слышал ругани не только охотников, но и торговок на базаре.
Зимич не бывал в этом крыле – что там делать студенту? – и видел крытую остекленную галерею, ведущую в апартаменты ректора, только со двора.
Но, как ни странно, пройдя галерею, ректор повел его по лестнице вниз. А потом и вовсе свернул в узкий коридор, вышел на черную лестницу с высокими затертыми ступенями, снова свернул в коридор, еще у́же, темнее и холодней, и на площадке следующей лестницы подхватил из ниши масляную лампу:
– Погоди, зажжем огонь.
В полутьме стукнул кремень, вспыхнул фитиль лампы, осветив руки старого профессора, – огниво его было точь-в-точь похоже на то, половинку которого Зимич нашел возле мертвого колдуна. Только на ручке из оленьего рога был вырезан не кузнец, а цветочный орнамент.
– Откуда у вас эта вещь? – спросил Зимич вполголоса.
– Нравится? – ректор усмехнулся. – Это мне подарил один злой дух, как ты их называешь. Пойдем.
Ступени винтовой лестницы были еще круче, и спускалась она глубоко под землю. Зимич не любил подвалов…
Но
