потом заберем. Тот сразу сообразил, что с зятем Шаопина что-то стряслось и он, вероятно, будет сейчас лишним. Он оседлал велосипед и, обернувшись, бросил напоследок:
– Если чего, свистни…
Когда Цзинь Бо уехал, Шаопин погладил сестру по голове, чтобы она хоть немного успокоилась.
– Не плачь, расскажи, что случилось.
Ланьсян смахнула слезу:
– Его забрали на перевоспитание…
– Господи, я подумал, что он умер. Где это случилось?
– В нашей деревне.
– Как так вышло?
– Он приторговывал крысиным ядом. А теперь говорят, что пошел по буржуазному пути…
Шаопин почувствовал себя гадко. Он знал, что теперь из-за этого о его семье станут плохо говорить в коммуне. В те годы народ мог недоедать и недопивать, но свято хранил неколебимость политической линии. Стоило кому-нибудь опозориться, как все его родные оказывались втянутыми в эту дурную игру – у них за спиной начинали судачить обо всем, о чем только можно. Оказавшись замаранными, члены такой семьи больше не могли рассчитывать на официальные должности. К тому же его зять вообще был большой лентяй и никогда не работал как следует. Вся семья держалась исключительно на сестре. Теперь, если зятя отправят на перевоспитание, семья потеряет работника, но это еще будет не самое страшное: гораздо хуже, что у семьи отрежут трудодни. Совершенно непонятно, как теперь это отразится на общем доходе. Даже если сложить все заработанное непосильным трудом за много лет, им никак не удастся расплатиться с долгами.
– Вот мудак, – злобно сказал Шаопин.
– Так сестру жалко… – выдавила Ланьсян.
В этом году ей исполнилось тринадцать, и в ней уже появилось женское изящество. Одежда Ланьсян была затасканная, но иссиня-черные короткие волосы острижены аккуратно и ровно. Ее белоснежный подбородок казался высеченным из камня. Словом, она была очень симпатичной девочкой. С детства Ланьсян отличалась сообразительностью, воспитанной в ней сложностями жизни. Уже в четыре года она отправлялась в поле со своей маленькой корзинкой и собирала траву для свиней или хворост для очага. Она была способной и все схватывала на лету. Настоящий талант был у Ланьсян к математике. Когда отец и брат считали дома расходы и доходы, она часто опережала двух взрослых людей в подсчетах, заставляя их замирать от удивления.
Теперь же брат и сестра стояли на дороге в Горшечной и испытывали только страшную ненависть к своему зятю Ван Маньиню.
– Пойдем, – сказал Шаопин сестре. – Пошли домой.
– Сестра велела мне здесь караулить, – ответила Ланьсян.
– Не надо тебе в доме одной оставаться. И вообще – что здесь караулить? Одна битая посуда. Такое богатство задаром никому не нужно. Пошли, запрем дверь на замок и пойдем домой.
– Ладно, – отозвалась Ланьсян, которой давно надоело торчать в Горшечной. Она хотела вернуться и посмотреть, насколько
