Иванович поднял халат и протянул его девушке.
– А почему ты нос воротишь? Не нравлюсь, да? – вместо того, чтобы взять халат, она сделала несколько шагов назад, повиляла бедрами, поиграла руками в воздухе, призывно вытягиваясь. А потом подбежала к нему, одной рукой обняла его, остолбеневшего, за шею, а другой гладила волосы, щёки, провела пальчиком по густым, чёрным бровям и сказала:
– Облицовка у тебя ничего, классная даже. Подходит… А я всё не нравлюсь тебе, нет?
Она ошалевала, её рука на его шее стала мелко-мелко дрожать; возможно, она была уже ошалевшая от наркоты. Облизывая пересохшие губы она вновь расхвалила его «облицовку», особенно нос, намекая на зависимость размера носа с ещё одной частью мужского тела. Затем, прижавшись к руке, вернее, предплечью, повернула его в другую сторону, прошептав: «Если я тебе не нравлюсь, то посмотри туда…» Шёпот был противный, нарочитый…
На огромном ложе, разметавшись, лежала ещё одна нагая прелестница.
– Эх, мужика бы, – потянулась и эта. – Как насчёт группен-секса? Можешь или нет? Не умеешь – научим.
– Нет, красавицы, у меня СПИД, – сказал он, окончательно приходя в себя. Впрочем, никакие они не красавицы, подумалось ему, – подщипанные, подрисованные, подкрашенные. Телевизионный стандарт, таких табунами каждые пять минут по ящику показывают.
– СПИД или спит? – поинтересовалась на ложе. – Если спит – разбудим, если СПИД – резинку наденем.
– И то, и другое.
– Нам подходит и такой вариант, – не унималась прелестница, приподнялась, протянула руку, другой оперлась на локоть – прямо-таки Даная. – Иди ко мне, иди, сладкий ты мой…
А другая принялась ему расстегивать брюки, мурлыкая что-то себе под нос.
– Хочешь с меня последние джинсы снять? Они не клёвые и не классные, мэйд ин Торжок, – сказал он, отвёл её руки от ширинки и спросил девицу на ложе: – А где мой конверт?
– Вот он. Иди ко мне, получишь конверт, – она достала его из-под подушки, повертела им и сунула туда же.
– Иду, лови! – неожиданно согласился он, упал на ложе и тут же оказался в объятьях обеих сразу.
Кто-то из них совал ему в лицо сосок своей груди, кто-то запустил опять руку ему в ширинку, а он тем временем шарил под подушкой, нащупал конверт и высвободился от ошалевших девиц. Вскочил на ноги и, помахивая конвертом, направился к выходу:
– Счастливо оставаться. Ничем помочь не могу.
– Вали отсюда, импотент несчастный!
– А конверт не тот, не тот, ха-ха-ха!
– Покажи тот! Ну!
– Не нукай. Не запрягал. Даже не трахнул…
Он опрометью ринулся прочь, чего доброго, девицы могли заблокировать входную дверь – уж она-то здесь бронированная. Это не дом, а какой-то броненосец или бронепоезд. А эти девочки, думал он, которых по телевизору с утра до ночи моют, чешут, мажут, прокладывают, а они умильно выводят нежными голосками «Каждый день с кэфри!»,
