не торопились приводить свой план в исполнение. Вероятно, было страшно претворять в жизнь столь сложное, трудное и опасное дело. Решительности им прибавил сам Павел. Ходили слухи, как пишет Адам Чарторыйский, что Павел вызвал в Петербург графа Алексея Аракчеева и президента Коллегии иностранных дел Федора Ростопчина, на чью преданность Павел мог всецело положиться. Теперь медлить было нельзя.
Около полуночи большинство полков, принимавших участие в заговоре, двинулись ко дворцу.
«Впереди, – пишет полковник Николай Александрович Саблуков, лично видевший все своими глазами, – шли семеновцы, которые и заняли внутренние коридоры и проходы замка. Заговорщики встали с ужина немного позже полуночи».
Получив донесение, что движение войск началось, они разделились на два отряда: один под предводительством Беннигсена и Зубовых, другой под начальством Палена. Впереди первого отряда шел адъютант Аргамаков, он должен был открыть заговорщикам вход в замок по подъемному мостику. Беннигсен вспоминает:
«По маленькой лестнице мы достигли небольшой кухни, которая прилегала к передней спальни императора. Там мы нашли камер-гусара, сидевшего возле печки, на которую склонил он свою голову и крепко спал. Из всей толпы офицеров, которыми мы были сначала окружены, осталось в этот момент с нами только четыре, и они, вместо того чтобы соблюдать тишину, набросились на слугу, а один из них далее нанес ему удар палкой по голове и тем заставил его кричать изо всех сил».
И вот сколько я воспоминаний прочел, что только с этим камер-гусаром не делали. Кому верить, совсем непонятно. У Беннигсена его ударили палкой по голове, он закричал. Фонвизин, лично не принимавший участия в заговоре, передавал с чьих-то слов, что на камер-гусаров (их уже стало двое) набросились, так как они не хотели пропускать группу заговорщиков, их обезоружили, зажали им рты и уволокли оттуда. Саблуков, который хоть и не участвовал в заговоре, но и не мешал ему, говорил, что один из камер-гусаров, которые храбро защищали свой пост, был заколот, а другой ранен. Адам Чарторыйский, друг Александра Павловича, писал, что камер-гусар[4] не пропускал и стал звать на помощь, а защищаясь, был ранен и упал, обливаясь кровью. В общем, что именно произошло с бедным гусаром или гусарами, неведомо. Ясно, впрочем, то, что от громких шорохов и звуков за дверью Павел I проснулся, а может, он и не спал вовсе, что-то предчувствуя. Скрыться из спальни ему было некуда, вы ведь помните, что дверь в комнату императрицы стояла заколоченной, а времени на то, чтобы что-то еще придумать, не оставалось. Да и что придумаешь, когда заговорщики уже стоят за дверью. Павел от безысходности спрятался за ширму. И дверь в комнату открылась.
Зайдя в опочивальню императора, заговорщики немного растерялись. Никого не было. Далее, как вспоминает Беннигсен:
«Мы действительно застали императора уже разбуженным этим криком и стоящим возле кровати, перед ширмами. Держа шпаги наголо, мы сказали ему: „Вы арестованы, ваше величество!“ Он смотрел на нас минуту, не произнося ни слова, потом повернулся в сторону князя Зубова и сказал ему: „Что вы делаете, Платон Александрович?“»
В его мемуарах он вновь один.
