заместителем Лунёвым и начальником по переезду Сычёвым они отбыли в шесть часов утра.
– Кто за старшего?
– Начальник станции Виктор Петрович Сарыченко.
– Ведите к нему.
Поднявшись в сопровождении бойца на второй этаж, Волков оценил обстановку.
Хлипенькое кирпичное здание еле-еле держалось под порывами ветра. Второй этаж представлял из себя коридор с тремя дверьми, ведущими в кабинеты Сарыченко, Терентьева и телеграфиста. Новиков постучал в первую и сразу же её открыл.
– К вам товарищ военный комиссар, – после этого он сразу же развернулся и обратился к Валерию, – проходите.
В кабинете из-за невероятного числа картотечных шкафов невозможно было сказать, в какой цвет он был выкрашен. Вынесенный на середину стол размывался на фоне гигантской карты, вывешенной на задней стене. И ещё более незначительным в собственном кабинете выгладил Сарыченко. Волкову за время службы приходилось видеть разных начальников в разном антураже: в обшарпанном кабинете, комнатушке реквизированной квартиры, в отбитой у белых крепости, землянке, окопе – этот перечень достойных и менее достойных мест можно было бы продолжать ещё долго. Но везде высокий начальник внушал уверенность, был как бы подытоживающей точкой всего окружения и никогда на его фоне не выгладил блекло.
Сарыченко же уверенности не внушал и был подобен кристаллу сахара, растворяющегося в кофейной гуще еловых шкафов. Было сложно сходу объяснить, почему начальник станции вызывал подобное чувство. Возможно, причина крылась в тучном и низком строении его тела… Грубо и коротко его можно было бы описать так – мелочь пузатая. Может, дело было в форме, смотревшейся на нём нелепо. Синие штаны, собравшиеся в океан волн-складок у сапог, которые были ему велики; рубаха на его теле более напоминала не по размеру выбранную наволочку; изъеденный молью бушлат беспомощно висел на плечах, трепыхаясь пустыми рукавами; накинутая наспех фуражка лежала на потном лбу накось. А может, дело было в выражении перманентного страха и беспомощности на его лице… они диктовали его действия, судорожные метания по комнате и небрежные манипуляции с бумагами. Судя по всему, подобное поведение было ему свойственно, и приезд Валерия только усугубил хроническое проявление «заячьей душонки».
– Ох, какое облегчение, – служащий неловко выбрался из-за своего стола и, отвергнув всякие уставы, протянул Волкову руку. Тот же пожал слизкую ладонь, посудив, что человеку гражданскому фривольности можно простить.
– Нам сообщили о вашем приезде, однако мы ждали вас заметно раньше. Надеюсь, вы на нас не сильно серчаете, встретить вас не было никакой возможности. Ах, и всё же, какое облегчение… вы прибыли и вовремя, и одновременно в час скорбный, тяжёлый. Эти супостаты опять пустили поезд с рельс.
– Я в курсе ситуации с поездом. Время не ждёт, я хочу как можно скорее приступить к делу. У меня нет ни минуты на пустословие, – комиссар отодвинул плечом тело служащего и прошёл к карте, – вы можете указать
