урок. Однако что-то внутри него – о нет, не сострадание и не стыд, а всего лишь сердечный приступ – заставило его схватиться за грудь. Он зашатался, переступая вперед и назад по кругу, словно ему вдруг вздумалось повальсировать. В конце концов он все же выровнял дыхание.
– Ну нет, Поставщик, старина… Твое время еще не пришло… – Он несколько раз врезал кулаком по собственным ребрам, задавая ритм сердцебиению. – Этой старой помпе еще качать и качать!
Убедившись, что порядок восстановлен, он ухватил парня за руку, поднял с земли и швырнул обратно в клеть. Тот рухнул рядом с Натаном, лицом на доски пола, неподвижно уставившись перед собой широко раскрытыми глазами.
– С ним же все в порядке, верняк? – спросил Верняк.
– Облом, – отозвался Облом.
Натан помог пареньку усесться на место, и повозка двинулась дальше.
V
В нескольких ярдах за поставщицкими воротами лошади заартачились. Они вскидывали головы и грызли удила, в воздухе чувствовался едкий запах их пота. От ударов копыт раздавался звон, словно от колокольчика Поставщика, высокий и чистый. Они были на Стеклянной дороге.
Дорога, казалось, вырастала из булыжников мостовой, постепенно проявляясь из их серо-зеленых, в пятнах лишайника, боков; на протяжении нескольких футов она выравнивалась, становилась темнее, превращаясь в единую гладкую монолитную поверхность, словно где-то имелась литейная печь, способная расплавить вещество земли, придав ему зеркальный глянец. Черная тропа, подобная невероятно огромному куску черного янтаря, изгибалась идеальной плоской спиралью и уходила вбок и вверх над трущобами, огибая занятую городом гору и исчезая из виду, затем вновь появлялась с противоположной стороны, пересекала Торговый конец и опять пропадала; петля за петлей, она уходила все выше – над Плезансом и парком на склоне горы, вплоть до ворот Особняка на самой вершине.
Мальчишки заерзали на своих сиденьях. Перед ними была работа Господина, звучавшая холодным звоном его магии.
Поставщик слез с козел, засунул свою трубку в карман пальто и прошел вперед, уже на ходу принимаясь оглаживать коренную лошадь. Он успокаивал и улещал ее, шептал ей ласковые слова и осыпал ее шею легкими поцелуями. Из-за пазухи он достал валяные пинетки, которыми принялся обтирать передние ноги лошади. Любой намек на Живую Грязь он удалял носовым платком, равно как и присосавшихся пиявок мертвожизни. Мало-помалу он дошел донизу и натянул пинетку поверх окованного железом копыта, затем повторил то же самое с другой ногой, неторопливо и ласково, пока обе лошади не оказались избавлены от неприятного, неестественного для них чувства ходьбы по стеклу. Лишь после этого они согласились двинуться дальше.
– А вы там на что уставились, а? Приберегите свои гляделки для тех, кому они по нраву, коли такие найдутся!
Если по булыжной мостовой повозка грохотала, кренясь из стороны в сторону, то Стеклянная дорога была настолько гладкой, что город плавно скользил перед Натаном, словно специально
