из простого знания в то, что он чувствовал костями. Натан, впрочем, прикусил губу, услышав в ветерке, шуршащем многочисленными складками женских платьев, голос отца: «Поступай как надо, Натан. Поступай как надо».
Он в замешательстве потер затылок. Что значит «как надо»? Как надо кому?
Женщина уже сошла с травы на мостовую, вытянув перед собой руки, словно сомнамбула, и направилась к проходу между колоннами. На неровном булыжнике у нее то и дело подворачивались лодыжки. Натан положил поднос на землю. Какой-то собиратель бокалов направился к ней, еще один прошел вплотную с другой стороны, и она инстинктивно схватилась за выпуклость на своем правом запястье, лишь частично скрытую кружевными манжетами. Потыкав туда пальцем в белой кожаной перчатке и убедившись, что все на месте, старуха возобновила свои блуждания, столь же бесцельные, как и прежде.
Теперь или никогда!
Натан небрежной походкой приблизился, не сводя глаз с костлявого запястья, с выпирающего на нем кошелька, не переставая думать об отце – как он выкашливал червей, согнувшись пополам, не менее тощий, чем эта старушенция, но значительно ближе к могиле.
Задача была легче некуда. Он мог себе позволить быть вежливым. Добросердечным. Незачем даже прибегать к Искре.
Он поддержал ее под руку, помогая идти. «Вы потерялись, госпожа? Позвольте, я вам помогу!» Одна ладонь на локте, другая на запястье, направляет ее. Он постарался как можно лучше изобразить отрывистый акцент, с каким некогда говорила его мать.
Старушка не отказалась зайти с ним в тень крытого мясницкого прилавка – красно-синие полосы от просвечивающего насквозь тента раскрасили ее бледное пергаментное лицо. Улыбки, подбадривающие фразы; затем, когда больше ничего не оставалось, его пальцы скользнули вдоль двойного прутика ее предплечья, обнажив старческие пятна под рукавом, и мешочек с монетами был сорван с державшей его ленточки.
И Натан пустился наутек.
Несколько секунд он не знал ничего, кроме свиста воздуха в ушах от собственного стремительного движения. Кошелек увесисто лежал в руке, приятно врезаясь в ладонь ребрами толстых монет. Путь впереди был свободен, мостовая шла под гору, через узкие улочки, к готовому его поглотить лабиринту переулков и темных проходов.
Затем пространство сзади прорезал вопль – так мог бы визжать поросенок, видя, как его маму волокут, чтобы разделать на бекон. Не было никакого смысла оглядываться (оглядываются только идиоты; нужно просто продолжать бежать), но вопль был настолько пронзительным, будто Натан сломал этой старушке пару костей. Помимо воли Натан посмотрел назад: она стояла на коленях с протянутой рукой, выставив палец с дрожащим длинным ногтем. Взгляды окружающих обратились на нее; затем, дюйм за дюймом, заскользили вдоль ее руки… Вдоль пальца… Вдоль пляшущего в воздухе ногтя… Через разделявшее их пространство… И уткнулись в Натана, внезапно разучившегося
