царь предложил сделать по этому поводу допрос Никону. Речь царя была переведена по-гречески, и патриархи через толмача спросили Никона:
– Зачем ты оставил патриарший престол? «Я ушел от государева гнева, – сказал Никон, – и прежние святые отцы, Афанасий александрийский и Григорий Богослов, бегали от царского гнева». – Никон рассказал дело об обиде, нанесенной окольничьим Хитрово патриаршему боярину.
Царь сказал:
«У меня обедал тогда грузинский царь; в ту пору мне некогда было разыскивать и давать оборону. Он говорит, будто присылал своего человека для строения церковных вещей, а в ту пору нечего было строить на Красном крыльце. Хитрово зашиб его человека за невежество, потому что пришел не вовремя и учинил смуту. Это Никона не касается».
Патриархи заметили Никону, что ему можно было бы и потерпеть. «Я царский чин исполнял, – сказал при этом Хитрово, – а его человек пришел и учинил мятеж. Я его зашиб не знаючи. Я у Никона просил прощения, и он меня простил».
– Ты отрекался от патриаршества и говорил, что будешь анафема, если станешь снова патриархом?
– Я никогда не говорил этого, – отвечал Никон.
Тогда царь сказал: «Он написал на меня многие бесчестия и укоризны». – Царь велел прочесть перехваченное письмо Никона к константинопольскому патриарху Дионисию. Оно послужило нитью для целого допроса.
Когда в письме дочитались до слов: «Нас посылали в Соловецкий монастырь за мощами святого Филиппа, которого царь Иван замучил неправедно за правду», Алексей Михайлович сказал:
«Для чего Никон такое бесчестие и укоризну царю Ивану написал, а о себе утаил: как он низверг без собора коломенского епископа Павла и сослал в Хутынь, где тот безвестно пропал!»
Никон отвечал: «Не помню и не знаю, где он; о нем есть на патриаршем дворе дело».
Письмо к Дионисию перебирали пункт за пунктом, спрашивали Никона о разных мелочах и подробностях. Он отвечал коротко и большею частью отрицательно. Дочитали до того места, где Никон говорил, что царь приказал посадить в Симонов монастырь иконийского митрополита Афанасия. Царь прервал чтение и спросил Никона: «Знаешь ты в лицо этого Афанасия?»
– Не знаю! – сказал Никон.
Царь позвал к себе одного из среды архиереев и, указывая на него, сказал:
– Вот Афанасий!
Наконец дочитали до самого важного, до тех обвинений, которые щедро расточал в своем письме Никон на Лигарида. Никон прямо обвинял Паисия в латинстве перед Дионисием, находил незаконным собор, на котором Паисий был председателем, и писал так: «С этого беззаконного собора прекратилось соединение святой восточной церкви, и мы от благословения вашего отлучились, а начаток волями своими приняли от римских костелов». За это место особенно уцепились, потому что оно подавало повод обвинить Никона в самой тяжелой вине: в хуле на православную церковь. Царь сказал:
«Никон отчел нас от
