тяжелая, в толстом золоченом переплете и с золотым крестом на обложке. В ней было много цветных картинок – больших, во весь лист; каждая картинка закрывалась тонкой прозрачной бумагой. Петька находил нужные ему заглавные буквы – большие, витиеватые, терпеливо срисовывал их в свою тетрадь. Картинки были такие красивые, что он невольно задерживался, разглядывал их; аккуратно листал пожелтелые от времени страницы. Стучали на стене старые ходики, горела медная лампадка, трещали в чугунке дрова. Во всем был уют, домашнее тепло, покой. «Хорошо у бабки», – подумал Петька.
– Ты, Петя, не выбрасывай бумажки, заложила я, где читать. Да редко теперь заглядываю, глаза плохие совсем, – Марья стояла за его спиной, наблюдая, как Петька рассматривает рисунки.
– Баба Маня, чего это он делает? – спросил Петька, показывая картинку. На ней был изображен высокий седой старик в белой одежде с мудрым строгим лицом. Он держал каменную плиту. Над ним летали белые ангелы с золотыми крыльями.
– Видишь, это Моисей. Он сделал новые скрижали. Старые-то доски с Божьим заветом разбили. Не все способны принять закон Божий. А без закона жить нельзя.
– Баба Маня, дак ведь Бога нет. Всем известно. Ученые доказали, что чудес не бывает, наука все объясняет. Космонавты все небо облетали, сказали, что никакого Бога там нету.
– Для кого нету, а для кого есть. И я тебе скажу, – Марья хитро улыбнулась, – в тебе он тоже есть. Он тебя любит, и ты его тоже. Только тебе невдомек еще, ты об этом еще не думал. А душа твоя тянется к доброму. Ты вот ко мне приходишь. Дрова пилить, огород поливать, картошку убрать подсобишь. Зачем тебе хлопоты такие?
Петька смутился, опустил глаза, потом поднял их на Марью, сказал:
– Ты ж одна, баба Маня, старенькая, кто тебе поможет. А мне не трудно.
– Во-от, Петенька. Видишь ты горе людское, жалко тебе, потому как доброта в тебе живет. Ты рад помочь слабому. А это есть Бог, в этом он и есть, – она положила руку на Библию, – здесь так и прописано. Выходит, – она развела руками, – ты у нас верующий, с Богом живешь. Это хорошо, Петя; с Богом все бы жили, не было б столько горя. Другая бы жизнь была. Ну, срисовал свои буквы?
Сбитый с толку бабкиными объяснениями, Петька показал на икону, висевшую перед ним в углу комнаты: «А это кто ж тогда, не Бог, что ли?»
Марья взглянула на икону, которой каждый день по утрам и перед сном отдавала поклоны, тоже спросила:
– Как же, Петя, можно Бога нарисовать, если его увидать нельзя? У него же нет лица, на небе его не найти. Нет способности в соображении нашем понять это. Думаю, он везде есть. Во мне, в тебе, в букашке, в травинке каждой. Вот идешь ты по лесу. Дышать легко, птички поют, ручей плескает. Вода чистая, светлая. На дне камушки, по ним струйки бегут. Так светло на душе. Жить охота, и чтоб всегда было так хорошо. Это от Бога. Сделал ты человеку добро – душа радуется, сделал плохо – она мается, кто-то говорит тебе – иди, мирись, проси прощения – это говорит Бог твой. Такого Бога мы любим, поклоняться хотим ему. Вот и вообразили, – показала она на икону, потрепала его хохлатый затылок.
Когда
