Московским солнцем воссияли в нашем горном краю. А я проявил такое чудовищное неуважение…
– Ох, – от облегчения я едва не рассмеялась. Наконец-то мне удалось вникнуть в смысл его цветистых речей. – Да бросьте вы, Джамик Булатович, ерунда какая, честное слово. Я совершенно не рвалась на сцену. Я ведь и не поэт.
– Нет, вы поэт! – завращав глазами, убежденно грохнул Колобок. – Вы поэт – по духу! По восприятию мира. Я вижу это в вас. Чувствую… – с придыханием добавил он и снова попытался ухватить меня за руку.
Но на этот раз я, уже наученная опытом общения с велеречивым министром, ловко уклонилась от его загребущих лапок и сердечно отозвалась.
– Для меня огромным удовольствием было послушать вас. Этого мне вполне хватило.
– Ну что вы, в тот день я читал совсем не самые удачные свои стихи, – сверкнул глазом Колобок.
И только я было решила, что дежурный обмен любезностями закончен, и можно перейти к занимавшей меня проблеме, как Джамик Булатович вдруг, извернувшись, нырнул куда-то под стол. Откровенно говоря, я перепугалась, решив, что потерпев фиаско с рукой, этот знойный джигит решился попытать счастья с другой стороны и ухватить меня за колено. Ойкнув, я с шумом отодвинула стул и готова была уже вскочить, когда из-под скатерти показалось раскрасневшееся лицо министра.
– Вот! – победно заявил он мне и бухнул на стол толстую ученическую тетрадь – засаленную, раздувшуюся от вкладок, вклеек и торчащих во все стороны газетных вырезок. – Вот он, труд всей моей жизни. Роман «Под сенью кровавых плащаниц». Я сейчас вам прочту…
Скажу честно, в этот момент меня захлестнуло отчаянием. Судя по тому, как вдохновенно Колобок принялся листать труд своей жизни, он вознамерился прочесть мне не только избранные выдержки и самые сильные места, а продекламировать весь роман целиком. Я с надеждой покосилась в сторону кухни, откуда вылетали время от времени официанты с подносами. Очень хотелось увидеть валящие с той стороны клубы сизого дыма, возвещающие о том, что в ресторане случился спасительный пожар. Но увы, в зале все было спокойно. За стеклянными – во всю стену – окнами ресторана тоже мирно клонился к закату ясный Сунжегорский день. Спасения было ждать неоткуда.
– Джамик Булатович, в Сунжгорском театре сняли с репертуара мою пьесу. И я хотела узнать… – в отчаянии выпалила я.
Но мой собеседник, пропустив мои слова мимо ушей, наконец, открыл нужную страницу и, ткнув куда-то в пространство розовым пальцем, заголосил:
– Смрадный вопль застыл над окропленными алой сукровицей равнинами…
Официант, как раз ставивший на стол блюдо с мясом, вздрогнул, покосился на чтеца и, негромко хмыкнув, продолжил заниматься сервировкой. Я же, осознав, что на помощь ко мне никто не придет, и нужно брать дело в свои руки, выхватила из сумки, как назло, молчащий мобильник и крикнула, понадеявшись,
