и мошенницей, то ко мне это никакого отношения не имеет. Это совершенно не значит, что я писала ее с себя. Так же, как и других героев романа – офицера, деревенскую бабушку и так далее. Я же и близко ни одним из них не являюсь. Это всего лишь персонажи. При чем тут мои моральные качества?
Последний пункт, надо сказать, вообще выбил меня из колеи. Разумеется, я не была святой, но и великосветской кокоткой меня никак неьзя было назвать. И я искренне не понимала, что за сплетни обо мне могли вызвать такое негодование у Сунжегорской верхушки.
– Да что за чепуха! – взревел в унисон со мной Акула, конечно же, точно так же, как и я не заинтересованный в том, чтобы лишиться уже намеченного на ближайшее время дела. – Какая разница, что про нее болтают, и что она там раньше написала? Вы же читали пьесу, там все прекрасно и совершенно невинно!
Повозмущавшись так еще некоторое время и не добившись от директора ничего – ни признания нашей правоты, ни даже точного имени того, кто зарубил проект, мы с Акулой, наконец, выбившись из сил, вышли из здания театра и грустно уселись на скамейке у отливавшего на солнце медными боками памятника.
– Ему кто-то проплатил, – мрачно пробормотал Акула. – Какой-нибудь воротила сынка своего-бумагомараку – решил продвинуть.
– Не, тут бери выше, Акула, – покачала головой я. – Тут, похоже, именно я кому-то стала неугодна.
Именно такое у меня сложилось ощущение от разговора с директором, категорически отказывавшемся от любых поступавших от нас с Акулой компромиссных предложений. Видимо, ему во что бы то ни стало нужно было убрать меня – даже под угрозой так и не открыть осенний театральный сезон.
– Ненавижу это прозвище, – дернул исполинскими плечами Акула, а затем, обернувшись ко мне, по-детски доверчиво спросил. – А кто?
Будто бы и впрямь ожидал, что я сейчас, как какой-нибудь волшебник в голубом вертолете, возьму и назову ему отгадку.
– А вот это, – заверила его я, – я скоро выясню!
На самом деле, уверенности в том, что мне удастся раскрыть моего тайного недоброжелателя, у меня не было. Но громадный друг мой Акула смотрел на меня такими чистыми, наивными и исполненными веры в добро глазами, что я никак не могла его разочаровать. А потому, распрощавшись с уныло повесившим нос Зелимханом, я позвонила человеку «их верхов», с которым успела за время моего пребывания в республике познакомиться. Это был местный министр печати, Джамик Булатович Омаров, человек, вроде бы симпатизировавший мне, к тому же, определенно обладавшей информацией о том, что за интриги разворачиваются в самых высших сферах республики.
Познакомилась я с ним несколько дней назад на Дне Сунжегорской поэзии, на который была приглашена в качестве Московского гостя. Празднество проходило на площади, в центре города. На грубо сколоченных трибунах, наскоро затянутых алым шелком, разорялся духовой оркестр. Местные
