Я уезжаю…
Она побледнела, ойкнула и, прикрыв губы рукой, часто-часто заморгала глазами, пытаясь сдержать набегающие слезы.
– Как же так… – ее голос дрожал, каждый звук трепетно и нежно касался души и сердца рыцаря, заставляя его замирать и биться учащенно, отдаваясь колокольным набатом к голове. – Вы только-только вернулись домой… – она резко отвернулась от него и украдкой вытерла слезы. – Вы! Вы… – она снова повернулась – ее лицо раскраснелось, щеки пылали, а большие прелестные глаза были полны слез, – вы неотесанный мужлан! Чурбан бессердечный! Вот вы кто! Так же нельзя…
Она инстинктивно припала к его груди. Филипп онемел от неожиданности. Он не находил слов в свое оправдание, только шумно сопел, выпуская воздух ноздрями.
Принцесса Констанс вскинула голову и тихо прошептала:
– Не надо. Не уезжай…
Он напрягся, собирая все силы в кулак и пытаясь трезво и реально смотреть на мир, жестокость, бессердечие и цинизм которого окружали рыцаря со всех сторон, вздохнул и ответил:
– Констанс, я вынужден уехать…
– Бессердечный чурбан… – она фыркнула и, надув обиженно губки, отстранилась от него, сделала шаг в сторону, но снова развернулась и, умоляюще глядя ему в глаза, тихо сказала. – Придите сегодня ко мне вечером. Я имею обыкновение прогуливаться перед сном в саду, что с тыльной стороны дворца. Надеюсь, ваше путешествие может обождать до утра завтрашнего дня?..
– Да… – он поклонился и пошел по коридору…
Когда он вышел из комнаты короля, Людовик раздраженно посмотрел на Сугерия, топнул ногой и произнес:
– Вот, скажи мне на милость, что мне делать с такими вот вассалами, упертыми и настырными! Клятвы им, понимаешь, надо исполнять!..
Сугерий отвел глаза и виноватым голосом ответил:
– Сир, на мой взгляд, мальчик слишком уж близко к сердцу принял смерть молодого Гильома. Сами себя вспомните…
Король усмехнулся и ответил, глядя в окно:
– Ты говори-говори, да не заговаривайся! Одно дело – помазанник Божий, а другое дело – рыцарь, чей отец был моим сервом!..
Аббат кашлянул в кулак, потер нос и, хмурясь, сказал:
– Луи, не надо так жестоко говорить о тех людях, кто верой и правдой служил вам и короне Франции. Во всем, что случилось с его отцом, да и с молодым Филиппом, виноваты мы оба…
– И, все-таки, жаль парня… – уже мягче произнес король. Он повернул голову, изобразил на своем лице разочарование, и, глядя в глаза Сугерию, прибавил. – Лишь бы он в дурь окончательно не впал. Пусть убирается в крестовый поход к чертовой матери!..
Сугерий перекрестился:
– Луи, вам, случаем, не жаль еще одну переломанную и исковерканную душу?..
Людовик подпер рукой подбородок, задумался и ответил:
– Нет, если это касается дела короны Франции. Я буду делать все, лишь бы Нормандия оказалась под моим скипетром …
Сугерий встал, поклонился и ответил:
