ответило сердитым шипением. Мужчины рассмеялись. Еще одно движение – и снова гнев и страх зверя.
Крепко держась за подоконник, Лукреция наклонилась ниже и наконец увидела грациозную гибкую фигуру: тигрица не переходила из одного угла клетки в другой, а скорее перетекала, словно кипящая лава. Деревянные решетки сливались с черными полосами на мехе тигрицы, а его цвет напоминал полированное золото. Огонь во плоти, живая ярость и сила, изысканность и жестокость; полосы на теле пророчили тигрице заточение в клетке, будто сама судьба предназначила ей плен.
Мулы вырывались, мотали головой и в страхе поджимали губы. Они не видели тигрицу сквозь шоры, но ощущали ее присутствие и запах, знали: она совсем рядом, захочет – и схватит. Если бы не деревянная клетка, она бы разорвала на куски всех и вся – и мулов, и людей.
Мулы рванулись вперед, и повозку поглотила огромная пасть арки. Лукреция, не шелохнувшись, смотрела на опустевший двор и мерцающие на колоннах огоньки. Тишина, будто ничего и не было!
Палаццо отличалось изменчивостью, подвижностью, схожей с колебаниями флюгера. Иногда оно казалось Лукреции самым безопасным местом на свете, каменной крепостью за высокими стенами, где дети герцога жили в целости и сохранности, будто стеклянные фигурки в шкафу. А иногда дворец виделся ей мрачной тюрьмой.
Он стоял на углу самой большой пьяццы во Флоренции и тянулся до реки, а его стены возвышались над горожанами, как скалистые утесы. Длинные узкие окна не позволяли прохожим заглянуть внутрь. Из крыши поднималась квадратная башня с огромными колоколами, звон которых сообщал городу время. Зубчатые стены окружали палаццо со всех сторон, как поля – шляпу; детям очень редко позволяли там играть. Вместо этого они каждый день отправлялись с Софией на прогулку по крытым переходам, дышали свежим воздухом. По словам няни, их мама считала, что дети лучше растут от игр и упражнений, поэтому им разрешали играть в догонялки, бегать от одного открытого окна к другому и смотреть на прохожих далеко внизу.
Из самого дальнего угла перехода виднелась дверь палаццо и статуя подле нее – мраморный мужчина, смотрящий в сторону. Он словно избегал чужого взгляда, а на плече у него висела праща. Иногда Лукреция замечала уголком глаза, как родители обходят пьедестал и шагают в крытый экипаж: если стояла зима, мать носила меха, а если лето – цветной шелк. Предпочтение она отдавала желтому, алому и виноградному оттенкам. А если экипаж откуда-то возвращался, Лукреция высовывалась из окна, насколько хватало храбрости, и прислушивалась к легкой поступи матери и уверенной походке отца, в такт которой колыхалось перо на его шляпе.
София уверяла, что знает каждый уголок палаццо, и говорила детям: если сложить рост троих взрослых мужчин, то получится толщина стен в палаццо, вот до чего они плотные! Для одного лишь оружия есть отдельная комната с мечами и доспехами вдоль стен, а другая комната построена только для книг.
– Том за томом, куда
