я кое-кого, – хохочет, прикрывая рот Питер, косясь на меня. Я смотрю, он, трезвый, как удав, готов рассказать наш с ним тайный разговор? Ведь я раскрыл всю правду о себе, которую никто, никто не знал. Я хочу обезопасить Милану ото всех проблем, в которых я оказался по своей же вине.
Ну, Питер!.. Так и хочется ему врезать.
Сквозь зубы цежу:
– Угомонись!
Заигравшая песня «If Tomorrow Never Comes» Ronan Keating моментально с первых же нот приостанавливает весь поток наших разговоров и так и призывает прожить её, окутаться в этих словах… Питер с Ритчелл поднимаются и в медленном танце проносят всю трепетную нежную палитру чувств, испытываемых друг к другу. Смешки влюбленных напоминают двух воробышек, щебечущих под окном, высказывающих таким образом свою любовь. Она побуждает его к радости, он смешит её и при нем она не сдерживает себя, являя ему всю себя настоящую. Чем это не настоящая любовь? Позволив зависнуть взглядом на будущую семью Моррисов, меня будит сильно чувствующая мучительная нежность, и я раскрываю свою ладонь перед любимой, которая, как и я, засмотрелась на воздыхателей, и она без слов вкладывает в нею свою, и мы также трепетно, и также чувственно обволакиваем свои сердца в мелодию любви, проникающую в самые дальние закоулки всего нашего существа, где хранятся все затаенные тайны.
– Очень жестоко с вашей стороны, сэр Моррис, заставить женщину ждать! – с игривой официальностью Милана осуждает меня, и я смеюсь, заглядевшись в ее глаза, попадая под очарование своей модницы.
Довольная, что меня рассмешила, она с веселостью подвергает критике всё, что не соответствует ее ожиданиям:
– Ты вообще танцевать не умеешь! Смотри, как у Питера здорово получается, он ведет даму, а ты стоишь на месте. И из-за того, что мы припозднились, половину песни пропустили!
Таяв под лучами ее улыбки, я провожу ладонью по ее полуобнаженной спине, словно шёлковой, и взглядом улавливаю, как в ней загорается пламя, стремящееся поглотить её. Упрямая, порой неукротимая женщина, закатывает в шутливом раздражении глаза, тем самым борясь с теми ощущениями, что я вызываю в ней, но которые ей бы хотелось испытывать, оставшись со мной наедине.
С некоторым опозданием я заговариваю с ней, приподнимая за подбородок ее лицо и произнося у самых губ:
– На вашем лице прописана непонятная скованность, я прав?
Она опускает глаза вниз и закусывает нижнюю губу.
– В присутствии других вы столь скромны, – ласково подмечаю я невинным моргающим глазкам. – И вы так… – желание договорить фразу исчезает – проносится визг Ритчелл:
– Звонок от мамы! Мы отойдем! – испуганно-радостно бросает она нам, приподнимая вверх руку со звонящим телефоном, стряхивая со всех нас чары музыки, уносящей в сады рая. – Ой как она обрадуется, ой как закричит в трубку. – Таща за собой Питера, они мигом испаряются. И уже за стеной слышится истерико-волнующийся голос невесты: – А кто, кто из нас начнет говорить? Ты или я? Если я, то я заплачу, давай ты… – С каждой секундой мы утрачиваем слышимость их разговора.
Ох
