днём раздался такой громкий хлопок, похожий на глухой взрывчик, что те соседи, у которых окна выходили на проезжую часть, тотчас поспешили посмотреть что такое грохнуло. На улице стоял автобус Васи, врезавшийся в толстое старое дерево, росшее себе спокойно наверно лет девяносто на противоположной стороне пешеходной зоны. Сам Вася помогал выйти пассажирам, а те выходили кто хромая, кто с разбитым в кровь носом. Наталья с ребёнком тоже выбрались из кабины автобуса, ребёнок громко плакал, когда Наталья брала сына на руки, тот замолкал, но стоило дотронуться до его, видимо, ушибленной ножки, как он начинал плакать снова…
Вася больше не ездил на автобусе и запил. Наталья торговала на рынке каким-то мелким товаром, ругала мужа, сетовала соседкам на то, что Василий – в прошлом дальнобойщик, скучает по рулю-баранке, а потом забрала сына и уехала к матери в однушку, не желая терпеть пьянку мужа.
Иногда Василий брал себя в руки, не пил по нескольку дней, наглаживал свои старые брюки и рубашку, щедро брызгал на себя дешёвым одеколоном, привозил жену с сыном домой и даже помогал Наталье на рынке. И все они счастливо жили по нескольку месяцев, но затем Вася вновь срывался, и всё повторялось.
Но однажды соседи снова увидели прежних улыбчивых Васю и Наталью, ещё бы, ведь Вася подался в «дальнобой», да теперь он возил серьёзный груз и отсутствовал дома, вопреки прежним долгим поездкам, лишь несколько дней.
У подъезда стояла крышка гроба с развевавшимися на ней чёрными лентами с надписями: «любимому мужу», «любимому зятю»…
Васю застрелили, когда он вёз очередной серьёзный груз, пуля попала прямо в сердце. На похоронах Наталья с посеревшим и вмиг постаревшим лицом, на котором выразилось нестерпимое горе, лишь как-то громко с криком вздыхала. Испуганный сынишка всё жался к бабушке, не смея подойти к матери…
Девятая всякая глупость
У подъезда пятиэтажного дома столпились жильцы, из-за евроремонта в квартире на втором этаже и перепланировки была нарушена несущаяя стена, и… на торце дома образовалась трещина, пропуская свет заходящего солнца во все квартиры с торца. Вокруг подъезда всё было обтянуто ленточками, и жильцов не пускали домой.
Женька, возвратившийся из школы, тоже стоял рядом с возмущавшимися родителями, не зная как быть.
Потом приехал какой-то чиновник, стал успокаивать людей, говоря, что нужны специалисты, которые уже едут, что они-то и сделают необходимое, чтобы узнать подлежит ли восстановлению повреждённая часть дома. Затем чиновник предложил обратиться к своему помощнику, который стоял тут же, и записаться у него, если кому-то негде пожить недолгое время.
Женька, в свои четырнадцать, почти пятнадцать, имел паспорт и вообще считал себя взрослым, он хотел было записаться у помощника, но мать с отцом потянули Женьку за рукав из очереди. Отец договорился со своей дальней родственницей – тётей Шурой, что поживут у неё какое-то время.
Дому, где жила тётя Шура, не грозили бы никакие трещины, с такими-то
