style="font-size:15px;"> – Ложитесь, диду. Мясо в рот, оно долго рассасывается, вы все равно не откусите – зубы-то ослабли.
– Ослабли, шатаются.
– Сейчас кутайтесь в одеяла – и спать. Иван Матвеевич у нас переночует.
Видя тревогу в глазах, сказал:
– Даже не думай! Забудь просить! Не возьму! Разок кашлянешь не вовремя – всех выдашь к чертям, все сорвется. Да не журись, старый, овечек встретим – и домой. Всего и дел – спуститься, подняться.
А верный дядька уже почти спал. С голоду быстро опьянел. Да и болезнь брала свое. Похлопал для приличия красными веками, да и захрапел. Тяжело и надрывно. Уложили, укрыли одеялами.
Я скоро переоделся и переобулся. По совету пластуна обмотал ножны тряпками, чтоб шашка не звенела по камням. Заряженный револьвер сунул за пазуху. Готов.
Микола закрутил меня – хватка крепкая, такие пальцы и рвать могут на части, если придется, заставил присесть, попрыгать. Качал головой.
– Ладно, сгодится, пошли. – Вздохнул: – Все равно по-другому не будет. Сделали что могли.
– Скажи, Николай Иванович, почему ты можешь правильно говорить, а говоришь на тарабарском. Остальные тоже могут?
– Нет, остальные в гимназии не учились.
– Ты учился в гимназии?! Что? И французский знаешь? – Я запнулся о камень.
Казак рассмеялся, видя мое недоверие, и выдал с недурным прононсом:
– Латынь, древнегреческий и все остальное, чему учат, только вместо каникул – или в плавни к пластунам, или в казачий лагерь.
– В Сербии как очутились? – осторожно спросил я.
– Долгая история, потом как-нибудь расскажу. Побалакаем за чаркой, если так интересно. Сейчас времени нет. Уже пришли, подготовиться нужно.
– Соседушки наши дорогие, скоро темнеть начнет, а нам без суеты к завтрему подготовиться треба.
Донцы, вырванные из мира песенных грез, понимающе закивали, закряхтели, скатывая войлочные попоны и бурки, а Сашко уже делил патроны – деловито и с приговорками, пластуны посмеивались, а я половины слов не понимал, как ни старался вникнуть. Примерил толстый шерстяной бешмет. Попробовал накинуть сверху турецкого полушубка – не налез, а наоборот – получилось.
– Ну як? – спросил седой пластун, которого все называли Батькой.
– Жарко.
– Нехай. Полежишь завтра на камнях годын шисть – добром поменешь.
– Часов шесть, – машинально перевел Николай, увидев мой растерянный вид, сдвигая папаху на затылок.
– Пойдем до зари, – рисовал план Батька. – Хрестом.
– Крестом.
– Микола с поручиком в голове. Гриц – левое плечо. Сашко Гулый – правое. Вам не только поперед глядеть, но и склоны держать. Грицу – правый, Сашку…
– Левый, – отозвался Гулый.
– Умный! Два гирла узких имеем, на первом я остаюсь, на втором Гамаюн. Ниже второго гирла он – атаман. Если турок уже там, плечи не уходят, пока есаул не отойдет. Если
