иметь более прочные привязанности, – ответил Бодлевский, поцеловав ее руку.
Лицо княгини просияло.
– Ну так что же! О чем вы задумываетесь, что тревожит вас? – пристала она с большей энергией.
– Мало ли что может тревожить меня! – загадочно проговорил Бодлевский, уклоняя в сторону неопределенный взгляд.
– Скажите, откройте мне, – настаивала она.
– К чему же? Это вас нисколько не касается.
– Мне кажется, я имею некоторое право на вашу откровенность, – с укорливой улыбкой заметила Татьяна Львовна. – Наконец, я хочу, я требую, чтобы вы сказали мне.
Бодлевский молчал, как будто обдумывая что-то и словно борясь сам с собою.
– Я жду, – настойчиво повторила княгиня.
– Извольте, если это вас так интересует! – выговорил он наконец с тем полным вздохом, который иногда обозначает у людей решимость. – Видите ли… я проигрался в карты, а мой банкир не прислал еще Капгеру телеграмму на выдачу мне денег… Я, впрочем, уже телеграфировал ему, но… ответа нет… Вот что тревожит меня, и вот почему вчера я не был там, – заключил Бодлевский, стараясь не глядеть на княгиню.
– Только-то и всего? – удивилась она. – И вы молчали, вы не могли прямо сказать мне тотчас же!.. Сколько вы проиграли?
– Десять тысяч, – сквозь зубы процедил Бодлевский.
– Приезжайте завтра туда, в магазин; около двух часов я привезу деньги.
– Но, княгиня…
– Без всяких но!.. Я не люблю возражений… – сказала она с такой кокетливостью и с такой милой миной, что Бодлевскому не оставалось ничего более, как только вновь поцеловать ее руку в знак своего полного согласия.
Это были первые деньги, добытые им от княгини.
«Экой дурак! не хватил цифры побольше! – рассуждал он мысленно, слушая влюбленные речи пожилой красавицы. – Экой дурак, а она бы дала непременно! Впрочем, мое от меня не уйдет и впоследствии», – успокоительно заключил он свое самоугрызение.
Молодой Шадурский изъявил Давыду Георгиевичу желание быть представленным Бероевой. Г-н Шиншеев тотчас же исполнил это желание, и князь Владимир через полчаса успел уже надоесть ей до зевоты своей пошло-ловеласовской болтовней. Князь Владимир помнил, что перед ним женщина «не его общества», и потому отчасти держал себя не совсем так, как стал бы держаться перед особой своего круга. Бероева это поняла и раза два довольно тонко оборвала юного ловеласа, но именно потому, что это было тонко, юный ловелас не домекнулся о настоящем значении ее слов или не желал домекнуться. Петька, не перестававший наблюдать за своим приятелем, от души радовался его неуспеху, предвкушая уже наслаждение выигранного ужина. Это только бесило молодого Шадурского. Зевок Бероевой и случайно пойманная при этом ирония во взгляде князя Рапетова, наконец, торжествующая улыбка Петьки, коля его самолюбие, в то же время разжигали до злости настойчивое желание добиться своей цели.
