У одной из матерей в животе был пакетик с марихуаной. Другая проглотила упаковку таблеток. Этих двух не пустили в автобус.
Мать рядом с Фридой просит позволить ей смотреть в окно. Они покидают город. Вдоль дороги висят американские флаги в количестве, которое вызывает тревогу.
– Сколько, блин, еще ехать? – спрашивает эта мать.
Фрида не знает. У нее нет часов, но уже светает. Она не следила за дорожными указателями, ее отвлекали голод, жажда, цыпки на коже и сопли. Мысли о Гарриет.
Мать рядом с ней – белая, лет двадцати с лишком, усталая крашеная блондинка с игривыми голубыми глазами. На руках у нее татуировки, изображающие розы и паутину. Она старательно соскребывает лак с ногтей, оставляя горку чешуек на откидном столике сиденья перед ней.
Фрида вытаскивает из сумочки список первоочередных дел и проверяет его еще раз. Она достает ручку и начинает рисовать спирали и сердечки. Она впервые за несколько дней может сидеть и ничего не делать. За последнюю неделю она уволилась с работы, разорвала договор аренды, закрыла дом, перевезла свои и Гарриет вещи на хранение, оплатила счета, заморозила кредитную карту и банковские счета, передала на хранение Уиллу свои драгоценности и документы, сдала в аренду одному из друзей Уилла свою машину, попрощалась с родителями.
Уилл утром проводил ее на перекличку, держал за руку, пока не пришло время садиться в автобус. Последнюю ночь свободы она провела на его диване, она бы целовала его или спала в его постели, если бы смогла перестать плакать. Она не хотела, чтобы он раздевал ее и видел, что у нее аллергическая сыпь. Он хочет приехать к ней, писать ей письма и присылать посылки. Но ничего этого не разрешается.
Прошлым вечером Уилл приготовил ей рыбное жаркое, заставил съесть хлеб с маслом, кусочек шоколадного пирога. Словно она за один вечер могла восстановить потерянный вес.
Мать рядом с Фридой снимает пуховую курточку, наворачивает себе на поясницу. Фрида берется за подлокотник. Соседка начинает храпеть. Фрида разглядывает рисунки на руках женщины. Задавать вопросы или ссориться еще рано, но ей хочется спросить у этой женщины про ее ребенка. Потеряла ли она родительские права на одного ребенка или на нескольких. Она хочет спросить про возраст ребенка, узнать, отдали ли его на попечение в чужую семью или родственникам. Ей хочется знать, что сделала эта мать, случился ли у нее очень плохой день, или плохая неделя, или плохой месяц, или плохая жизнь, правда ли то, в чем ее обвинили, или они вывернули правду наизнанку и преувеличили до размеров патологии.
Она хочет поболтать о слушаниях, сказать кому-нибудь, кто знает в этом толк, о судье Шейле Роджерс, которая сказала:
– Мы вас исправим, миз Лью.
Она удивлена, что у нее не лопнул какой-нибудь сосуд, что она не упала в обморок, что Гаст плакал громче, чем она.
– Мы даем вам возможность поучаствовать в новой программе реабилитации, – сказала судья. –
