чьи-то руки поставили блюдо с дымящимися пирожками.
Армянки все это время болтали что-то на своем. И теперь, не переста-вая болтать, потянулись за пирожками. И за луком.
А снег влажный такой был, сырой. И ветер весной пах. И старым
чердаком.
***
А я домой шла долго. Это потому, что я по дороге мертвую птичку
нашла.
Она такая маленькая была. С красной грудкой. Клестик. Клест.
Я ее на руки взяла, а она такая маленькая, мягкая, влажная.
А у меня раньше никого не было. Я одна была.
6
А теперь у меня птичка появилась. Клест.
Я ее накормить хотела. Нашла ольшиных семечек, хотела ей в
клювик положить. Только клест зажал его, и открывать не хотел.
Крылышки у него такие мягонькие были, перышки такие нежные.
А ручки у меня были красные и холодные.
Я его в снегу и утопла. А чтобы ему не грустно было, я ему в ямку
семечек положила, и бусинку желтую, янтарную, и носовым платоч-ком укрыла. И сказала: "араладоми кастарну". Чтобы ему не высоко
было до Боженьки.
ДЕКАБРЬ
А с вечеру я под печку закатилась. Наутро только вспомнили, спохватились. Да и не нашли – я маленькая была, а там, в подполье, темно было. Меня и не заметили.
Долго я в подполье жила. Там по стенам жуки-щелкуны ползали. Не
прятались от меня. А по утрам кошка приходила, мяту на боках, на
мокрой шерсти приносила, молоком меня своим кормила.
Иногда я игрушки разные находила. С ними мои бабки и дедки
играли, когда маленькие были. Пороняли за печку и забыли. А я нашла
теперь.
Был у меня козлик. Ножки у него длинные были, путались все
время. Голосок тихий как снежок. Он мне песенку пел, про то, как серые
волки его в лес утащили. Сожрать, голодные, хотели. Как бежал, бежал
он по темну лесу, только ножки его в темноте белели. Как птицы в лесу
плакали – за козлика боялись. А я его и успокаиваю-слежу, глажу меж
рожек, чтоб серые волки тут не появлялись.
***
В соседнем доме жил Пароход.
Лицо у него было большое, на черный хлеб похожее. А глаза – тоже
хорошие, влажные.
Я к нему в гости ходила.
Кухня у него была маленькая, темная. А кружка у Парохода была в
7
красный горошек, коричневая такая, чаем пропитанная.
Мы с ним чай пили с ирисками. У меня рот клеился от сладкого – я
молчала. А Пароход говорил «Пароход». Это у него хорошее слово
было, поэтому его так и звали.
В сарае у Парохода лошадь жила. Можно было покататься – но мне
что-то не хотелось.
Мы
