реплику, подошел к невесте, обнял ее за плечи и звонко чмокнул в висок:
– Джона это никогда не смущало. Он с легкостью играет и на леворукой.
– Поправочка, – вмешался Джон. – На его леворукой. С остальными как-то не складывается.
– А что, есть какая-то разница? У Пола какие-то особые гитары? – продолжала настаивать Джейн. – Струны как-то иначе натянуты?
– Так, ну хватит, – перебил ее Джон, делая Полу знак, что пора бы избавиться от Джейн и заняться делом.
– Милая, – тут же заюлил тот. – Я позже все тебе объясню. А сейчас нам с Джоном надо работать.
– Ну ладно, – пожала она плечами. – Я тогда пойду досыпать. С этой медитацией поднялась сегодня ни свет ни заря, – она заразительно зевнула и скрылась в спальне.
Понимая, что задержаться в бунгало теперь уже не удастся, Джон поднялся:
– Пойдем посидим снаружи? Не хочу при ней…
– Да, не будем ее беспокоить, – кивнул Пол и пропустил друга вперед, аккуратно и бесшумно закрывая дверь за собой.
На веранде за домом стояли два летних кресла, Пол присел на ближайшее, откинул голову и шумно выдохнул:
– На самом деле, я и сам не выспался. Но с раннего утра эта мелодия покоя не дает. Пришлось подобрать, чтобы не забыть, – и он запел очень тихо: Born a poor young country boy, mother nature's son… All day long I’m sitting singing songs for everyone.
Джон до боли сжал подлокотники кресла, едва сдерживая мучительный стон: с каждым разом это становилось все более невыносимым – вид этих тонких пальцев, бегающих по струнам, этих полуприкрытых век с дрожащими ресницами, этих непослушных темных прядей на совсем еще мальчишеском лбу… Этот голос, умеющий быть таким разным – резким, хриплым, грубым, нежным, тонким, просящим, прыгающим из рыка в шепот и обратно. Джон закусил губу и отвернулся. Кажется, в Лондоне все-таки было легче. Встречаться раз в неделю по субботам, сидеть на краю бассейна, болтать ногами в нагретой воде и обмениваться ничего не значащими фразами, зная, что за спиной где-то в доме хлопочет Синтия, и можно не напрягаться, не мучиться душевными болями. Видеться чаще в студии, чем где-либо еще, а потом расходиться по своим крепостям, изредка перезваниваться, но все чаще натыкаться на автоответчик. Иногда посматривать на черно-белое фото на стене, сделанное всего-то пару лет назад, когда, впрочем, все было настолько иначе, что и глаза Джона с фото светились каким-то совершенно непостижимым счастьем лишь оттого, что он стоит рядом Полом, положив руки ему на плечи, и ему позволено так стоять, Пол ничего не переведет в шутку, не оттолкнет со смехом, а вытерпит до конца череды снимков. И фотограф не торопится, он знает свое дело, он нащупывает висящее в воздухе, почти ощутимое физически напряжение и ловит его, ловит в объектив, на вспышку. И Пол терпит. А Джон наслаждается.
Черт побери, иногда и впрямь лучше не видеть, убрать с глаз долой и не напоминать себе, не теребить успокоившуюся было память. Индия – это, конечно, здорово и увлекательно, но… слишком близко. Непозволительно.
