подалась вперед, сделала несколько шагов к окликнувшему ее посетителю. Он выглядел… волшебно. Как городской сумасшедший, но совершенно колдовской – в венке из листьев и золотом плаще.
– Ты ведь откроешься мне, малышка Энни? – Длинные пальцы скользнули по лицу девушки.
Энн с трудом подавила совершенно неуместное желание обнять их губами и пососать. Ей стоило оттолкнуть его и приказать выйти. И даже вызвать полицию… возможно. Потом. После того, как он перестанет пропускать ее волосы между пальцами и восхищенно смотреть на ее лицо…
– Что? – Он, кажется, что-то спросил? Она забыла. Глаза цвета сочной травы… наверное, линзы. Он, возможно, из тех актеров, что ставят сценки здесь, на площади в праздники…
– Я говорю, отсоси мне, шлюшка Энни, и я покажу тебе такие волшебные дворцы, каких ты никогда не видела.
Что?!
Энн встряхнулась.
Но пальцы, которые только что ощущались невероятно нежными, сжались, грубо сгребая ее волосы и опуская на колени. А другая рука, откинув плащ, под которым не обнаружилось никакой одежды, раздвинула губы Энн. Она попыталась встать, закричать, но ее рот уже был занят.
– Ты хороший материал для гордой эльфийки, шлюшка Энни. – Голос по-прежнему ласкал слух, даже несмотря на то, что с ней сейчас делали. – Если у вас все такие, у меня будет удачный день.
Энн почти задыхалась – девушке еще никогда не приходилось видеть настолько длинных приборов, хотя эпитет ей подобрали довольно справедливо.
Но когда она в очередной раз закашлялась, ее рот внезапно освободили, рывком за волосы подняли на ноги, а зеленоглазый незнакомец припечатал ее губы жестоким укусом.
И оттолкнул.
Энн отлетела к стеллажам с шоколадными фигурками и сползла на пол.
Рядом с ее лицом улыбался эльф Санты в зеленом марципановом колпачке. Кровь из прокушенной губы капала на блузку, и Энн подставила ладонь. От изнасилования она очухается, а с шелка пятна уже не смыть.
Ирн с насмешкой наблюдал, как расширяются глаза девчонки, когда алая кровь на ее пальцах превращается в золотистую пыльцу и разлетается облаком по лавке от изумленного выдоха. Оседает на сладких фигурках, на огромных шоколадных брусьях, завернутых в грубую бумагу, облепляет витрину изнутри, заставляя даже бледный предзимний свет солнца превратиться в июльский.
От неожиданности Энн опускает руку, кровь течет струйкой по ее подбородку, по шее, ключице, сбегает в ложбинку между грудей и оборачивается золотом.
Энн пытается выгрести ее, но пыльца только въедается в кожу, расползается по телу, которое начинает слегка зудеть.
– Раздевайся, Энни, – мурлычет насмешливый голос. – Будет много интересного. А я пока навещу твоих соседок.
Колокольчик над дверью звякает, но Энн уже не до того – она пытается смахнуть пыльцу, но та, как намагниченная, липнет к ней, ползет ниже, забираясь под одежду, и кожа зудит все сильнее.
Она и вправду начинает расстегивать
