ребенком, но то, что он сказал о вашем сыне, было грубым и несправедливым.
В его серых глазах промелькнула какая-то эмоция, которую она не смогла определить.
– Это был рассчитанный ход, нужно отдать должное вашему отцу. Я могу многое дать Мунтадиру, но уж никак не беззаботное детство под солнцем. – Гассан встретился с ней взглядом. – Ни одному моему ребенку я не могу сделать такой подарок.
Это было предупреждение, и Хацет не могла спокойно пройти мимо него.
– Я так это себе и представляла. Хотя я в то же время считаю, что сердечный дом можно создать где угодно, было бы желание.
– Возможно, госпожа Хацет. – Он по-прежнему говорил по-нтарански, и Хацет находила в этом утешение. Она хорошо говорила по-джиннски, но для нее этот язык был языком бизнеса. Языком коммерции, управления и общения с иностранцами. Нтаранский был языком для дома, что явно знал и король. Но Хацет достаточно долго была в политике и потому могла только приветствовать королевский жест, не забывая, однако, причин, стоящих за ним.
Гассан показал на широкую закругляющуюся и теряющуюся из вида лестницу, которую затеняли решетки со свисающими с них желтыми цветами.
– Я вообще-то надеялся поговорить с вами как раз об этом и без вашего отца, если вы позволите. Так вы в состоянии прогуляться?
Она, с одной стороны, насторожилась, а с другой – была заинтригована. Откровенно говоря, у них было очень мало оснований разговаривать до свадьбы – целая команда дипломатов, политических советников, финансистов, юристов и клериков от обоих их племен обговорила в мельчайших подробностях условия их брака, начиная от церемонии до контракта, который свяжет два их народа. Что такое хочет узнать король, чтобы это осталось только между ними двумя?
– Конечно, – вежливо сказала Хацет, стараясь, чтобы в ее голосе не прозвучала нотка озабоченности.
Они двинулись к лестнице. Король кивнул охраннику, но тот и без того не пошел следом, и через несколько мгновений они уже были одни. Хацет на ходу восторгалась дворцом. Замок их семьи был построен несколько веков назад на руинах, оставшихся после людей, но, когда основали Шефалу, Дэвабад уже считался древним городом, и все во дворце, казалось, свидетельствовало о его волшебном прошлом. Но когда они проходили мимо настенных картин, шли по следам первых Кахтани (не говоря уже о ее собственных предках), которые бродили этими коридорами и перестроили мир, Хацет казалось, что стоит ей закрыть глаза, и она услышит шепот легендарных Нахид.
То, что она увидела за лестницей, тоже ее не разочаровало. Со стен дворца Хацет могла видеть Дэвабад, раскинувшийся внизу и казавшийся отсюда таким маленьким. Племенные границы словно паутиной искромсали город на части, опутали жизни десятков тысяч.
– Дух захватывает, – сказала она.
– Это да, – согласился Гассан. – Я стараюсь хотя бы раз в день полюбоваться этим зрелищем. Впрочем, когда вы понимаете, что несете ответственность за все это, дух захватывает уже с меньшим удовольствием.
