миг, а настоящая жизнь там… А мама жива, в раю… У Б-га!
Иче навзрыд зарыдал и разорвал на себе рубашку[32]. И так они плакали вместе.
Полусон траурной недели… Зеркала завешены. На столе горит поминальная свеча. Дома не едят мяса и не пьют вина. Горечь траура во всем. Двери дома то и дело открывались, и приходили соседи и родственники, произнося на иврите древнюю сакральную фразу:
– Да утешит вас Вс-шний среди скорбящих Сиона и Иерусалима!
Они все, эти приходившие и уходившие люди, черные хасиды и старухи в париках, все как на одно лицо в глазах забившегося в угол Шолома, садились за стол и утешали отца… Все как один цитировали места из Торы и пророков и что-то нудно объясняли, как раввин на проповеди, но маму этим было не вернуть… И Шолом горько плакал, и потоки слез текли из его глаз.
Тогда, в эти страшные дни, он впервые затаил обиду на Бога.
– Почему Ты забрал у меня маму? Зачем ты сделал меня сиротой? Меня и моих близких? Ты злой Б-г! Ты нехороший! – шептал он себе и смотрел в небо.
Но время шло. Шолом ходил учиться в хедер – еврейскую религиозную школу, где меламед[33] обучал его основам Торы и Талмуда. Однажды придя домой из школы, Шолом увидел, что отец как-то волнуется и вроде что-то хочет ему сказать и не решается.
– Пап, ты хочешь мне что-то сказать?
– Да, Шоломке! Ты такой догадливый!
– Что папа?
– Написано у нас в Торе: «Нехорошо человеку быть одному»[34]. Есть заповедь жениться…
Отец запнулся. А Шолом вскочил на ноги и крикнул:
– Ты женишься снова? И забудешь маму?! Папа! Папочка! А как же мама? Неужели ты её совсем забыл?
– Я не забыл её! Что ты! Но мама в раю, а я тут…
– Папа! А через 120 лет ты приедешь к маме в рай с этой новой женой? Так? И что ты думаешь она на это скажет?
Шолом выбежал из комнаты, с гневом хлопнув дверью. Он убежал на старое заднее крыльцо дома, сидел там и плакал. И ему казалось, что невидимая никем, прозрачная и тихая, подобная дуновению ветерка, к нему приходит из рая его мама и обнимает его и целует его в макушку, так, как это могла делать только одна она.
– Б-г! – говорил Ему на идишe Шолом, – Б-г Авраама, Исаака и Иакова, Б-г моего деда и отца, услышь мою молитву сироты! Преклони к ней свое ухо! Ты знаешь, почему я в тебя еще верю? Потому, что я верю, что моя мама жива в раю! А если есть мама и рай, то есть и Ты. Но я очень обижен на Тебя! И Ты еще ответишь мне за мою боль! Ты привык всех судить! Но я буду судить Тебя!
Он говорил и рыдал. Тихо к нему подходил отец и обнимал его. И вместе они сидели на старом крыльце. Смотрели на голубое, в серых облаках небо, на паутину паука и на потрескавшуюся, местами облезшую краску потолка навеса над крыльцом.
В ту ночь мама впервые пришла к Шолому во сне. Молодая и красивая. Обняла его, поцеловала и спросила:
– Шоломке, ну, что ты так убиваешься, маленький мой! Мне здесь очень хорошо!
– Правда,
Еврейский обычай. По мертвому рвут рубашку в знак траура.
Меламед – школьный учитель религиозных иудейских предметов.
Цитата из Библии. «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему», Бытие 2:18.
