феном пыль с коленподросток видимо от скуки
в саду стоит какой-то член-
корреспондент любой науки
гулять он вывел теорему
но эта строчка тут не в тему
у речки слился на понтон
безличный офисный планктон
какой-то левый коллектив
мыл у ручья презерватив
один весёлый депутат
критиковал страну в умат
холодный дачник ставил печку
за взятку выехал на встречку
поддатый коррупционер
с него всегда берут пример
владетели госаппарата
шестая их ума палата
лишился пряника банкир
устроил мэр луккулов пир
дальневосточный губернатор
сдав на анализы мочу
вдруг заявил с утра врачу
что он китайский император
и может делать «что хочу»
чтобы поднять чиновный тонус
им президент повысил бонус
сегодня праздник завтра стирка
в мозгу образовалась дырка
какая дырка что за связь
в неё сольётся мира грязь
кругом гудят автомобили
я жив благодаря сноровке
спасибо тем что не убили
меня вчера на остановке
Прошептав последнюю строку, Кузьма вытянул обе руки вперёд, затем бросил их вниз, одновременно согнувшись, резко выдохнул и вновь выпрямился. Теперь он готов для нового дня. Крикнул «Мам!», но потом, вспомнив, что она уже ушла, бодрым шагом отправился на кухню, выпил натощак стакан родниковой воды и сел завтракать. В мозгу пульсировала какая-то странная мысль, резкая, угловатая, короче, малоприятная. А странность её заключалась в том, что она никак не могла найти себе словесного выражения и потому была неуловима, как тень. Значит, зарядка оказалась недостаточно очистительной. И это его беспокоило.
Кузьма был свободным художником, поэтом-импровизатором. Он никогда не сидел за письменным столом, вымучивая подходящие выражения, он сочинял на ходу и никогда не переносил сочинённое на бумагу (не считая времени учёбы в литинституте). На фиксацию собственных текстов у него был запрет, обусловленный им самим до конца не осознаваемым внутренним комплексом. Это была разовая акция. Возможно, он таким образом бежал ото лжи, проникшей во все поры современного человека. Его любимым поэтом был Фёдор Тютчев, который с подачи античных греков, одной фразой поставил под сомнение и отстранил от истины всё когда-либо и кем-либо сказанное (и собой в том числе, как это ни парадоксально) – «мысль изречённая есть ложь». А то, что изречено да ещё записано на бумаге или теперь уже на каком-либо другом носителе информации, есть ложь в квадрате (вспомним известное латинское выражение: слова улетают, написанное остаётся!); и далее, по возрастающей, если на однажды изречённом к тому же будут пытаться настаивать… Уж не говоря о мыслях излюбленных до самоотречения. Лжи неведомы пределы. Она уже давно стала сущностью
