– другой. Никогда такого не видел – вот этого совместного стояния двух разных поездов друг рядом с другом на одном пути.
Поезд свистнул (хотел было написать «поезд крикнул, дёрнулась бровь», но не надо, не надо) и пополз по южной окраине Пскова. В окно была видна так называемая полоса отчуждения – территория, непосредственно прилегающая к железнодорожным путям, к линии железной дороги, и, как и всякая полоса отчуждения во всяком русском городе, она была уставлена странными, кособокими сооружениями, кривенькими домиками, устройствами непонятного назначения, сваленными в кучи строительными материалами, просто отдельными трудноопознаваемыми предметами – это такой особый слой реальности, который бывает только в полосе отчуждения железной дороги в России, это довольно трудно описать словами, да и не надо описывать, все это видели раз сто или тысячу, единственные слова, которые реалистично описывают эту реальность, – «непонятно, что это такое». Вот, так и тут, так и тут.
Изучение «Яндекс Карт» показало, что где-то рядом, справа по ходу движения, протекает река Ремонтка. А за рекой Ремонткой находится улица Временная.
Потом окраины закончились, пути перестали ветвиться, и началась просто железная дорога, просто однопутная линия, её раньше называли Бологое-Псковская железная дорога (по аналогии с Бологое-Полоцкой). Бологое-Псковскую железную дорогу построили в девяностых годах XIX века.
Поезд медленно идёт по болотистой местности посреди унылого смешанного леса – это очень характерный для северо-запада России пейзаж. Поезд по-прежнему идёт очень медленно, можно сказать, ползёт.
В вагоне – человек семь или десять. Тишину нарушают голоса мамы и дочки. Их нельзя рассмотреть, они где-то там, за спиной. И нельзя точно определить их возраст. Кажется, дочке лет пятнадцать, а маме, соответственно, лет тридцать пять или сорок. Хотя почему «соответственно». Маме вполне может быть и лет восемьдесят. Кто знает. Да и возраст дочки неочевиден. Может быть, ей уже под полтинник, а мамой она называет, например, свою племянницу двенадцати лет по каким-то их личным, семейным причинам. Может, такое прозвище или, как раньше говорили, домашнее имя – Мама. Кто знает. Трудно сказать.
Дочка всё время предъявляет маме какие-то претензии, что-то требует («открой окно» или типа этого), и у неё требовательная и одновременно смешливая интонация, наседает, напирает и при этом хихикает.
Напротив, через проход, сидит немолодой дядька в шапке-кепке: такая цилиндрическая, довольно высокая шапка из кожи и меха, и к ней приделан козырёк, получается вот именно шапка-кепка.
Ещё какие-то дядьки (кажется, их двое) вполголоса бубнят что-то где-то за спиной.
Других пассажиров не видно, да и не слышно, хотя они вроде бы существуют.
Проводница – приветливая полная женщина. Трудно сказать, в чём заключается её приветливость, она молча проходит то и дело туда-сюда по вагону, просто у неё какое-то приятное доброе лицо.
Поезд медленно ползёт (ну, уже не то чтобы ползёт, просто медленно едет) посреди унылого северо-западного пейзажа. И иногда останавливается на полминуты
