изоляции «этнографического дискурса» от политических дискурсов см. также: Погосян. «О законе своем и сами недоумевают».
90
Саид. Ориентализм. Западные концепции Востока. Новаторская книга Саида, по сей день оказывающая влияние на исследования, демонстрирует, что западные империи выработали стереотипные взгляды на азиатские народы и их культуру, чтобы этим оправдать свое право на колонизацию. – Исключениями среди российских ученых XVIII века были географы, картографы и историки И. К. Кирилов, В. Н. Татищев и П. И. Рычков, которые выступали и как исследователи, и как представители имперской и временами колониальной политики. Подробнее об акторах см. соответствующие главы. – О типичном соучастии этнографов, этнологов или позже антропологов в осуществлении политики колониализма в заморских владениях западноевропейских держав см.: Trotha. Was war Kolonialismus? S. 84; Asad. Anthropology and the Colonial Encounter. – О признаках ориентализма среди российских этнологов и антропологов XVIII века см.: Schimmelpenninck van der Oye. Russian Orientalism.
91
Ср. аналогичное мнение в отношении остзейских немцев: Kusber. Imperiale Wissenschaften und Expansion.
92
Однако и по сей день многое из того, что касается происхождения и значения прилагательного российский, остается неясным. С одной стороны, российский впервые встречается уже в XVI веке (митрополит Макарий писал Ивану IV о «росийском царствии» и о «росийских царях». ПСРЛ. Т. 13. Ч. 1. С. 195). С другой стороны, в начале XVII века определение российский было распространено в польско-украинских кругах и, как правило, подразумевало всех православных славян, как, например, у архимандрита Елисея Плетенецкого и богослова Захария Копыстенского. Rothe. What Is the Meaning of «Rossijskij» and «Rossija». Р. 111; Sysyn. The Image of Russia and Russian-Ukrainian Relations, особенно S. 117–118. – Даже в XVIII веке различие между прилагательными русский и российский не всегда было строгим и зависело от контекста. Ширле. Понятие «Россия» в политической культуре XVIII века; Она же. Учение о душе и характере народов. С. 135.
93
White. The Middle Ground. XXVII.
94
Понятие middle ground изобрел Ричард Уайт. С его помощью Уайт определяет «место между: между культурами, народами и между империями и негосударственным миром деревень. Это область между исторической авансценой европейского вторжения и оккупации и задним планом поражения и отступления индийцев». White. The Middle Ground. XXVI. Уайт отвергает историографию, которая выстраивает строгую дихотомию между (белыми) колонистами и местным колонизируемым населением. – Убедительный анализ middle ground на Северном Кавказе, на Дону, в южных степях и в Якутии, учитывающий и XVIII век, предлагают: Barrett. At the Edge of Empire; Boeck. Imperial Boundaries; Glebov. Siberian Middle Ground. Р. 121–154; Malikov. Tsar, Cossacks, and Nomads; Khodarkovsky. Bitter Choices; Campbell. Knowledge and the Ends of Empire.
95
Саид. Ориентализм, особенно с. 7–47.
96
Stoler. Along the Archival Grain. Р. 182–234; Pagden. The Uncertainties of Empire.
97
Bhabha. Of Mimicry and Man; Gruzinski. La Pensée métisse; White. Wild Frenchmen and Frenchified Indians; Feichtinger, Prutsch, Csaky (Ed.). Habsburg postcolonial, и здесь прежде всего доклады Анил Бхати и Петера Нидермюллера ; Hárs, Müller-Funk, Reber, Ruthner (Hg.). Zentren, Peripherien und kollektive Identitäten.
98
Об этом на примере колониальных столкновений в «новом мире»: Jenning. The Invasion of North America; Idem. The Ambiguous Iroquois Empire; Eccles. The Canadian Frontier, 1534–1760; Dowd.
