с драконом, только меч держал дракон, а огнем дышал Кан. Мне предстояло добавить ноги Кана, а хвост дракона оставался лишь наброском, но я так гордилась своей находчивостью, что захотела ему показать. Хотела его впечатлить. А еще хваталась за любой предлог увидеться с женихом, даже столь неблаговидный.
Итак, я галопом пронеслась через всю деревню к его дому, залезла на поленницу и тихонько постучала в окно комнаты, где он жил с двумя братьями. Его кровать располагалась ближе всего к окну, поэтому я не сомневалась в своей скрытности.
Однако за стеклом не появилась голова Кана, внутри не зажглось ни свечи. Я постучала вновь, пуще прежнего. Затем в третий раз.
Наконец тьму в окне прорезал свет, открылась форточка, но показался Тодрик, брат Кана всего двенадцати лет от роду. Он сонно заморгал, глядя на меня.
– О, Селес! – картаво произнес он. – А его нет. Где-то в лесу.
Я удивилась.
– В лесу?
Тодрик лишь пожал плечами и закрыл форточку: в воздухе ощущался легкий холодок, и мальчику явно не терпелось вернуться в теплую постель.
Обеспокоенная, я прижала вышивку к груди и обошла дом, вглядываясь в южный лес. На дворе стояла весна, листва пестрела зеленью. Все знали, что не следует гулять по лесу ночью – там водились волки и различные божки, хотя последние попадались редко, – так что Кан наверняка не стал бы далеко уходить. Я прошла по тропинке, утоптанной многими членами его семейства, миновала маленький алтарь Матушки-Земли и начала пробираться между деревьев до тех пор, пока кустарники вокруг не стали сгущаться. Я не успела зайти далеко в чащу, когда разглядела впереди свет от лампы и расслышала отдаленные голоса. Осторожно подобравшись ближе – не слишком близко, чтобы меня не заметили, – я, взяв вышивку в зубы, забралась на дерево для лучшей видимости.
Беседовали Кан и Аня, дочка ткача. Ничего удивительного, ведь эти двое дружили с пеленок, и я подозревала, что Аня питает к Кану нежные чувства.
Вот только я не думала, что они взаимны.
Она держала лампу, а он, низко наклонившись к ее уху, что-то шептал. Пару раз я уловила свое имя и заметила, как Кан нежно гладит Аню по щеке. Этим он и ограничился – я знала, ибо сидела на том дереве долго, даже после того, как они разошлись. Их голоса были пропитаны сожалением, печалью и любовью, но я знала их обоих: для тайных свиданий у них слишком чистые души. Они не стали бы позорить своих родителей или разбивать мне сердце.
Однако после той ночи в лесу все пошло по наклонной.
«Он научится меня любить», – твердила я себе вновь и вновь. Ведь я научилась любить его. Ему просто требовалось больше времени.
Я удвоила усилия. Приносила Кану вкусные обеды, смешила его и показала-таки свою вышивку. Я усердно трудилась над свадебным платьем, возможно, полагая, что если боги увидят мою преданность, то помогут отвратить сердце нареченного от дочери ткача.
Однако, стоило узнать правду, и уже нельзя было не замечать печали Кана
